Сказки Бустаная - [47]
С тех пор это видение появлялось постоянно, давя всякий намёк на что-то другое. Сбудется ли оно, что означает этот пожар в Городе и когда он случится — было неясно, но в груди у Давида поселился мешающий дышать камень.
Прошло немного времени, и настала несчастная ночь, когда Давид громко давился слезами, сидя на ледяном полу выстывшей комнаты среди холодных, как ночные камни, котлов. Так безнадёжно плакать, будто ничего хорошего в жизни уже не будет, могут только наказанные дети и брошенные любимыми жёнами мужчины. Его действительно оставила любимая жена. Их последний разговор был таким горьким, что собственная жизнь показалась Давиду ворохом грязных верёвок без начала и конца. Днём сухой, ледяной ветер унёс неизвестно куда жену и её тихого отца, состоятельного купца, торговавшего с ромеями. Скорее всего, они уплыли в Византию.
Во всём был виноват свиток. Вернее то, что Давид отдал всего себя его изучению и больше ничего не мог делать. Старался, но не мог.
Два года назад, когда Давиду исполнилось девятнадцать, к нему попала написанная на смеси греческого с финикийским книга — тяжеленный и тёмный, всегда будто сыроватый на ощупь пергамент полный заклинаний. Вернее, он всем, даже себе, предпочитал говорить, что она к нему «попала», но на самом деле он её добыл, а как — постарался забыть. Впрочем, как тяжело она ему досталась, мог прочесть каждый по его вечно немного испуганному лицу. Правда, на тот старый испуг слоями легли и криво его замазали десятки маленьких новых страхов, но тот, первый, всё равно проглядывал, словно старая фреска из-под новой штукатурки.
Давид приручал книгу, как детёныша дикого зверя, сначала долго пытаясь разобрать и понять написанное, потом начав его осторожно осуществлять. Начал он с масла.
Это казалось самым безопасным: капай себе горячее масло в медный таз с водой, шепчи заклинания и увидишь…
Беда заключалась в одном: что бы ты ни увидел в тошном желтоватом мареве, как бы ни сложились тени и проступающие через масляную плёнку чёрные пятна, всегда наступал момент, когда они обретали цельность, словно за пеленой горячего масла стояло что-то тёмное и холодное словно глыба грязного льда и смотрело на тебя. И ты знал: лопни горячее марево окончательно, и эта грязная, холодная мерзость вынырнет и окажется прямо напротив тебя, и ничего страшнее и мерзее этого нельзя было себе представить. В этот момент надо было делать огромное усилие и выскакивать из вязкого, жаркого тумана, стряхивая с себя наваждение, а потом мучится ещё много часов от муторной оскомины.
Именно в ночь после расставания с женой ненадолго уснувший Давид увидел себя скачущим к горящему Городу. Проснувшись, он словно во сне оседлал лошадь и полетел к Карфагену, похожий на чей-то озябший кошмар. Город был совсем недалеко, прошла лишь пара часов после рассвета, когда Давид доскакал до холмов в его окрестностях.
Карфаген горел. С тех пор, как настырный римлянин всё порывался разрушить этот Город, последнее происходило с ним довольно часто, и каждый раз по-особому. Но никогда ещё знакомые всем очертания не менялись так сильно и так быстро. Потому что только сейчас были разрушены большинство древних зданий.
Огонь лениво похрустывал чёрствой коркой стен старых домов, быстро обгладывал деревья. В пронзительно-синем небе невидимые демоны величаво наряжались в жирный, чёрный дым.
В самом Городе почти не было видно трупов, только изредка проблёскивали в углях, как рыбья чешуя в костерке, доспехи убитых византийцев. Зато поле перед стенами было всё усеяно телами ромеев и имазиген-христиан. В отдалении стояла кучка шатров и возле них лениво копошились мусульмане — будущий гарнизон.
Давид сидел на земле и, моргая, глядел на пожар. Видение сбылось, только горела не часть Города, он пылал сразу в нескольких местах, почти весь. Произошедшее не помещалось в голове: кто бы мог подумать, что мусульмане возьмут Карфаген!
Значит, Книга лгала, вернее, по-детски подвирала, мешая откровенную ложь с убедительной полуправдой. Она всё ещё оставалась неприрученным зверем, но кроме неё у Давида ничего не осталось. Он привязался к кожаному ужасу как к медвежонку-людоеду и не собирался его бросать.
Тёмная, глубокая ночь. На высоком, неровном холме стоял небольшой, приземистый, домик. Из раскрытой двери косо выпали прямоугольная плита тусклого света и несколько странных теней, осторожно отброшенных обычной домашней утварью. Каменная лавочка перед входом, рядом — круглый камень-стол. Несколько похожих на перевитые венами худые руки деревьев поднялись вокруг.
На лавочке, на земле возле неё и стола, на торчащем из земли тонком пеньке сидели штук восемь детей. Их силуэты едва угадывались, и приподнятые лица едва светились словно отражения. Высокая женщина вешала маленькие лампадки на ветки, ставила на стол, на выступ под окошком и тихо, нараспев рассказывала сказку.
Недалеко в заросших жёсткой травой и кустами холмах бесшумно появилась бледная рябь и потекла к тропинке. Скоро донёсся странный, лёгкий перестук и на тропинку между тремя сгорбившимися над своей загадочной судьбой склонами легла кривая, зазубренная тень. Страшный, закутанный в чёрное всадник на верблюжьем скелете легко двинулся на свет.
Таких еврейских сказок вы ещё не читали.И дело не только в том, что включённые в этот сборник сказки никогда ранее не издавались на русском языке, по крайней мере – в данных вариантах. У выбранных произведений совершенно необычные сюжеты, не типичные для известного широкой публике еврейского фольклора. И их герои совершенно не напоминают обычных героев еврейских сказок, да и вообще «типичных» евреев.
Начало 18 века, царствование Анны Стюарт. В доме Джеймса Брэдфорда, губернатора острова Нью-Провиденс, полным ходом идёт подготовка к торжеству. На шестнадцатилетие мисс Брэдфорд (в действительности – внебрачной дочери Питера Блада) прибыли даже столичные гости. Вот только юная Арабелла куда более похожа на сорванца, чем на отпрыска родной сестры герцога Мальборо. Чтобы устроить её судьбу, губернатор решает отправиться в Лондон. Все планы нарушает внезапная атака испанской флотилии. Остров разорён, сам полковник погиб, а Арабелла попадает в руки капитана одного из кораблей.
Путешествие графов дю Нор (Северных) в Венецию в 1782 году и празднования, устроенные в их честь – исторический факт. Этот эпизод встречается во всех книгах по венецианской истории.Джакомо Казанова жил в то время в Венеции. Доносы, адресованные им инквизиторам, сегодня хранятся в венецианском государственном архиве. Его быт и состояние того периода представлены в письмах, написанных ему его последней венецианской спутницей Франческой Бускини после его второго изгнания (письма опубликованы).Известно также, что Казанова побывал в России в 1765 году и познакомился с юным цесаревичем в Санкт-Петербурге (этот эпизод описан в его мемуарах «История моей жизни»)
Испания. 16 век. Придворный поэт пользуется благосклонностью короля Испании. Он счастлив и собирается жениться. Но наступает чёрный день, который переворачивает всю его жизнь. Король умирает в результате заговора. Невесту поэта убивают. А самого придворного поэта бросают в тюрьму инквизиции. Но перед арестом ему удаётся спасти беременную королеву от расправы.
В основу пересказа Валерия Воскобойникова легла знаменитая «Песнь о нибелунгах». Герой древнегерманских сказаний Зигфрид, омывшись кровью дракона, отправляется на подвиги: отвоевывает клад нибелунгов, побеждает деву-воительницу Брюнхильду и женится на красавице Кримхильде. Но заколдованный клад приносит гибель великому герою…
В заключительный том Собрания сочинений известного французского писателя вошел роман «Вождь окасов», а также рассказы «Дикая кошка», «Периколя» и «Профиль перуанского бандита».
Когда еще была идея об экранизации, умные люди сказали, что «Плохую войну» за копейку не снять. Тогда я решил написать сценарий, который можно снять за копейку.«Крепкий орешек» в 1490 году. Декорации — один замок, до 50 человек вместе с эпизодами и массовкой, действие в течение суток и никаких дурацких спецэффектов за большие деньги.22.02.2011. Готово!