Скажи, что будешь помнить - [84]

Любовники. К этому я пока еще не готова, потому и не хочу садиться. У Дрикса опыт есть, а я к получению этого самого опыта пока еще не стремлюсь.

Дрикс смотрит на меня, наблюдает, ждет, и я расчесываю волосы пальцами.

– Почему у тебя два матраса?

– Потому что пружинный блок сюда не пройдет, а нам в «Гудвилле» попались два матраса. Вот мы и прикинули, что двух должно хватить. И вот что, Элль, расскажи-ка, о чем ты думаешь, и ничего не скрывай.

Я вздыхаю. Дрикс берет меня за руки и тянет к себе так, что я останавливаюсь у него между ногами. В его темных глазах, когда он смотрит на меня, такая озабоченность, что я едва не разливаюсь лужицей. Напряжение уходит из тела.

– Поговори со мной.

Я бы поговорила, но во рту пересохло, да и слова кажутся какими-то глупыми. Мы много раз оставались наедине в номерах отелей, но никогда у меня не было ощущения такой неадекватности, как здесь и сейчас. Однако Дрикс сказал, что любит меня, а если так, то чего он ждет в связи с этим заявлением?

– Можно и спуститься. – Он начинает подниматься, и я вспыхиваю, потому что не этого хочу.

– Я не хочу секса, – вырывается само собой, и Дрикс застывает в некоем странном, промежуточном состоянии и с таким растерянным выражением на лице, что мне приходится прикусить губу, чтобы не засмеяться.

Он падает на матрас и подушечками больших пальцев гладит мои запястья.

– Это из-за того, что ты увидела, как Эксл дал мне презерватив?

Я закашливаюсь, как будто поперхнулась, и бью себя ладонью по груди, чтобы остановить вырывающиеся из горла непонятные звуки.

– Он дал тебе что?

Дрикс достает из заднего кармана оранжевый пакетик, и лицо его горит так, что на нем можно поджарить яичницу. Он бросает пакетик на комод.

– Не стану врать, в своих фантазиях я захожу порой слишком далеко.

Теперь уже пламенеют мои щеки. Я сижу с опущенной головой, глядя на его руку и не отрывая глаз от пола, потому что пол неживой, и ему наплевать, что мои мысли и чувства в полном раздрае.

– Но как бы меня ни тянуло к тебе, как бы я ни хотел полежать с тобой рядом и…

С усилием сглатываю, потому что все это звучит слишком хорошо и пугающе одновременно.

– Я не хочу заниматься с тобой любовью.

Я вскидываю голову, заглядываю ему в глаза, а моя глупая половина уже задается вопросом, а не пора ли мне обидеться.

– Почему?

– Если пообещаю не кусаться, посидишь со мной, пока расскажу?

Дрикс тянет меня за руку, я уступаю, и он, подтянувшись, садится и прислоняется спиной к стене. У меня есть два варианта: сесть у него между ног или сесть рядом. В доли секунды взвешиваю миллионы «за» и «против», а потом отбрасываю все и, забравшись на кровать, опираюсь спиной о его грудь.

Дрикс обнимает меня обеими руками, и эти сильные, твердые, как сталь, руки и есть самое лучшее из всех известных мне одеял. Он целует меня в висок и привлекает к себе, так что расстояния между нами уже нет. Легонько сжимает мочку моего уха зубами, и все мое тело словно вырывается из спячки, а кожа звенит.

– Ты же обещал, что не будешь кусаться, – шепчу я.

– Мне остановиться?

– Нет. – Именно этого я и хочу. Только этого – он и я вместе.

– Так ты еще хочешь знать?

Теперь, когда страх рассеялся, вопрос уже не кажется важным, но мне нравится слушать Дрикса, особенно когда ему хочется поговорить обо мне.

– Только если ты не против рассказать.

– Не против. Ты, может быть, одна такая, кто видит во мне что-то стоящее, даже если оно ужасное.

– Нет в тебе ничего ужасного, – уверяю я. – Рассказывай.

Хендрикс

Если бы это было правдой. Сколько ужасного, отвратительного я сделал в жизни. Тяжелый, давящий на плечи багаж, с которым я не разлучался ни днем ни ночью.

Элль прислоняется ко мне и кладет руки на мои, как будто именно там для них самое подходящее место. Меня это вполне устраивает. Ее мягкое и упругое тело в моих руках, ее сладкий аромат кружит мне голову. Даже в лесу, даже в те ночи, когда душа замирает и делает вдох, я не знал, не находил покоя, но это нечто большее. Это рай.

– Моему отцу было восемнадцать, когда родился Эксл. Маме Эксла тоже было восемнадцать. Никто его не хотел, но тем не менее он появился на свет. Они поженились, прожили вместе два года, развелись и долго спорили из-за того, кому заботиться о нем. Потом, поскольку совершать ошибки в духе моего отца, он подцепил после концерта девчонку, и они слепили меня. Не зная даже имени друг друга. Сомневаюсь, что кто-то из них был трезв.

Именно это чаще всего слышат дети, которых называют «цветами любви», когда спрашивают у родителей, как они встретились.

Через семь месяцев выскочил я. Поскольку у моей мамы были кое-какие личные проблемы и, в частности, несколько предупреждений за «вождение под воздействием», основным опекуном назначили отца. Впрочем, неофициально родители договорились сами. Когда наступала ее очередь, моя мать присматривала за Экслом и мной, а когда приходил черед отца, обо мне заботился старший брат.

Между тем мой отец сошелся с мамой Холидей, у нас появилась сестричка, и в конце концов к делу подключилась бабушка Холидей. Она была уже слишком стара, чтобы контролировать нас всех, зато учила читать музыку, и с ней мы всегда были сыты.