Сказания о Мандже [рассказы] - [3]

Пусть они, — Манджа не уточнил, кто такие «они», — сначала уберут эту статью из Конституции, тогда все будет по-честному. А табун я для старшего внука Нарана держу, он в будущем году школу заканчивает, ему хорошее образование надо получить.

Надо сказать, что к хорошему образованию Манджа относился очень правильно, ценил его. Сам он в молодые годы закончил Башантинский совхоз-техникум, где, кроме дипломов, давали бесплатно крепкие, основательные знания. Так что по уровню грамотности он ничем не уступал, а даже превосходил многих выпускников нынешних коммерческих псевдоакадемий и псевдоуниверситетов.

Промаявшись всю ночь, наутро Манджа сказал жене Булгун:

— Вот что! Везите меня с Эрдней обратно. Уж коли помирать, то лучше дома. А вдруг, бабушка Бося мне поможет, ведь у нее в роду настоящие «эмчи»[3] были, да и сама она целительница известная.

…Бабушка Бося целую неделю буквально не отходила от почти бесчувственного Манджи. Она отпаивала его отварами из особых трав, суслиным жиром и кумысом, постоянно шептала только ей известные молитвы, совершала какие-то магические ритуалы. И, о чудо, больной пошел на поправку!

Бабушка Бося принципиально не брала деньги за свою «работу». Может быть, потому, что по неграмотности не читала «концепцию развития здравоохранения», не давала клятву Гиппократа и вообще представления не имела, кто это такой. А может быть, потому, что, научившись искусству исцеления у своего деда — «эмчи», считала, что раз она умеет лечить людей, а люди часто болеют, то это ее долг — ставить их на ноги. Единственное, что она позволяла себе, так это принимать в подарок хороший трубочный табак, ибо, как истинная старорежимная калмычка, постоянно курила трубку — «ганз». С аккуратно заплетенными седыми косичками в матерчатых чехлах — «шиврлг», свисающими вдоль щек из-под опрятного платка, с неизменной трубкой во рту она мало походила на профессора или действительного члена Академии медицинских наук. Но, по сути, она была «профессором» народной медицины.

А выздоровевший Манджа, возблагодарив Небеса, хоть и не был таким уж верующим, серьезно задумался. Он понимал, что ему повезло. Но — что делать остальным обитателям остальных многочисленных поселков, где нет своей бабушки Боси?

Некоторые особенности калмыцкого досуга

В поселке, где жил Манджа, мужчины очень сильно пили. Умеренно употребляющими, то есть, по праздникам, по значительному поводу и обязательно под закуску, остались сам Манджа, его сосед Эрдня, русский тракторист Иван и участковый Гаря. Был еще абсолютный трезвенник, дед Хату, но его трезвость объяснялась столетним возрастом. По воспоминаниям поселковых старушек, в молодые годы бравый Хату охальничал и озорничал, был не дурак крепко выпить, в подпитии любил подраться, не имело значения — с кем, а молодухам от него прямо спасения не было. Но этот запал давно погас по причине здоровья, подорванного молодостью.

Остальные мужчины с утра пораньше направлялись на развалины бывшего фельдшерско-акушерского пункта, очень уютное место в поселке, где уничтожали спиртное с таким остервенением, будто завтра оно кончится на всем белом свете. А особо пристрастные даже ночевать оставались здесь, спали на принесенных из дома тюфяках под утлым навесом от дождя, не утомляя себя утомительным маршрутом: дом — разрушенный ФАП.

Нельзя сказать, что раньше мужчины в поселке пребывали в добродетельной трезвости, но в последние десять-пятнадцать лет — будто с цепи сорвались. Некоторые доходили до крайности, продавали свои земельные паи чиновникам-манкуртам или людям в каракулевых папахах, а иные пускали под нож домашний скот.

Вся молодежь из поселка, где не было уже ни работы, ни клуба, ни библиотеки, ни спортивной площадки, давно уехала. Его покинули и многие семьи старожилов, в поисках лучшей доли. И стояла половина домов с заколоченными окнами и дверями, создавая жутковатую картину поспешного бегства перед оккупацией неизвестным врагом. А их бывшие хозяева пытали счастье в городе, некоторых судьба заносила в Москву, где их ждала участь гастарбайтеров, а один «везунчик» так вообще оказался в Америке. Хорошо это или плохо, Манджа уверенно сказать не мог. Но внутренний голос подсказывал ему, что такое положение вещей хорошим не кончится.

Сидя с соседом Эрдней и трактористом Иваном вечерком на лавочке, Манджа сокрушался по этому поводу:

— Войну пережили, Сибирь пережили, а теперь, похоже, погибель пришла! И как ее избежать — неизвестно!? Сгорит живьем народ от водки, если такими темпами заливаться будет?

Эрдня, частенько бывавший в городе у детей, подтвердил прогноз:

— В Элисте не меньше нашего выпивают. В каждом микрорайоне на лавочках сидят компаниями, спозаранку похмеляются, деньги даже у незнакомых людей требуют. Не просят, а требуют!

Надо отметить, что здоровая часть поселковых мужчин не сидели, сложа руки. Участковый Гаря, прибыв в райцентр с отчетом, доложил начальнику полиции о сложившейся ситуации. Главный районный полицейский сочувственно развел руками:

— Нет у нас закона, Гаря Манджиевич, чтобы с пьяницами бороться, пока они не совершат уголовное преступление. Раньше хоть ЛТП существовали, а теперь, чтобы принудительно отправить алкоголика на лечение, полгода надо бумажки собирать. Да и то нет уверенности, что суд согласится с нашими доводами. Демократия и либерализм повсеместный. Нельзя нарушать право человека пить месяцами и годами. У нас в районе с этим делом еще хуже, чем у вас в поселке.