Некоторые особенности калмыцкого капитализма
Однажды Манджа собрался на рыбалку. Ему нежданно-негаданно так захотелось свежей рыбки с хрустящей поджаристой корочкой, что даже под ложечкой засосало. Сглотнув обильно выделившуюся слюну, он, не мешкая, приступил к сборам. Благо, рыболовные снасти всегда лежали в багажнике старой, побитой «копейки». Накопав червей в огороде, Манджа тронулся в путь.
Ближайший к поселку водоем находился километрах в десяти. Каково же было удивление нашего рыболова, когда он обнаружил, что озеро плотно огорожено густой колючей проволокой высотой в два метра, а у самой воды торчит палка с табличкой-плакатом огромных размеров. В верхней части плаката было что-то написано мелкой арабской вязью. А остальную поверхность занимала лаконичная строгая надпись, начертанная крупными буквами:
«Частный собственност. Рыбу ни лавит!»
Не обратил бы внимание Манджа на суровое предупреждение, но машина уперлась капотом в непреодолимую преграду. Его только это и остановило. Что ему табличка-плакат, он ведь не браконьерничать приехал, а на удочку хотел наловить себе на котел. Да в добротной ограде не нашлось ни одной прорехи, чтобы проехать.
Делать нечего, отправился он к другому, более отдаленному пруду. Но и там его ожидала уже знакомая картина: та же проволока и примерно такая же табличка. Но настырный Манджа нашел в ограде лазейку, через которую с трудом протиснул к берегу машину, поцарапав ей колючкой-проволокой и так помятые бока.
Не успел он открыть багажник и вытащить снасти, как видит: шибко скачет к нему на лошади чернявый небритый человек в каракулевой папахе. Спешившись с запалившейся, взмыленной лошади, разгоряченный человек в папахе стал кричать на Манджу, тыча ему в нос бумагу с подписями и печатью:
— Ты что — слепой? Читат не умеешь? Это частный собственност, я купиль этот пруд и земля вокруг. Большие деньги вашим районным начальникам платиль! Уходи отсюда!
В другое время Манджа полез бы в драку, но сейчас он был трезв, да и оробел маленько от вида гербовой печати и фамилий больших начальников на бумаге. Одно ему было непонятно: еще в прошлом году на этом самом берегу вместе с соседом Эрдней и русским трактористом Иваном они выпивали по «зун[1] грамм» под густую, душистую, отдающую дымком костра уху и толковали о жизни. А сейчас он должен убираться с этой земли, ставшей в одночасье не «мана газыр».[2] Ведь даже в холодной Сибири их, пацанов-калмычат, не прогоняли с берега речки, где они ловили рыбу.
Невдомек было простодушному Мандже, что чиновники-манкурты из района бойко продавали пришлому люду пруды, озера, пастбища и угодья, отводя в недалеком будущем детям и внукам Манджи роль наемных батраков. Интересно, что никто из односельчан, коренных жителей, видно, по чистой случайности, «частным собственником» не становился. Сами же манкурты жирели, будто кастрированные боровы, посылали своих детей учиться в Москву и другие европейские города, потом уезжали к детям, а на их места приходили другие манкурты.
Но Манджа был упорным человеком, он поехал на третий водоем, расположенный уж совсем далеко в степи. Покушать рыбы ему сильно хотелось.
Там он пережил жестокое разочарование, как и первых двух случаях. Единственное отличие заключалось в том, что другой небритый человек в каракулевой папахе вдобавок угрожал ему ружьем…
Лежа среди седого ковыля рядом со своим конем-«копейкой», Манджа погрузился в нерадостные раздумья. Но недаром в школе он успевал по всем предметам и слыл в поселке смекалистым мужиком — ему скоро пришла в голову дельная мысль. И даже не одна, а целых две.
— Конечно, несправедливо это все! Но ведь еще Карл Маркс писал, — Манджа хорошо помнил это по школьной программе, — что капитализм — несправедливое общество.
А в стране и в республике, как ему было известно, процветает капитализм. Значит, не следует сетовать на судьбу, а надо вливаться в стройные ряды «частных собственников». Так как все три водоема в районе, где проживал Манджа, были уже проданы людям в каракулевых папахах, то не прикупить ли ему озеро в соседнем районе?
Манджа прикинул в уме, какая сумма получится, если продать личный скот, подержанную «копейку», взять взаймы у соседа Эрдни, тракториста Ивана и у самой богатой в поселке бабушки Боси (сын ее держал в Элисте пивной ларек). Маловато, выходит, однако! А где взять остальные деньги?
Вторая идея тоже была связана с денежными знаками, и при ее осуществлении рыбка обещала стать поистине золотой. Вот, что он сделает. Если ему не суждено порыбачить у себя дома, то он заправит полный бак бензином и поедет в те края, откуда явились эти люди в каракулевых папахах. Вдруг, ему повезет, и у какого-нибудь озерка в окружении гор, также обнесенного колючей проволокой, окажется хозяин-калмык. А калмык с калмыком всегда договорятся!
Но по зрелому размышлению Манджа решил, что и вторая идея никуда не годится. Кто же в тех краях продаст калмыку целое озеро?
— Где-то дал промашку башковитый Карл Маркс в своих, в общем-то, правильных трудах, — заключил с горьким сожалением Манджа, — не смог предвидеть он некоторые особенности калмыцкого капитализма!