Сироты на продажу - [68]

Пия нахмурилась.

— Почему? Он чудесный мальчик.

— Потому что он турок. Она сказала, что пара хочет именно белого ребенка.

— Господи! А ты что ответила?

— Спросила, зачем отдавать ребенка расистам.

Пия ахнула и захихикала.

— Молодец, — одобрила она. — Жалко, что я не такая смелая.

И впервые увидела, как Эдит улыбнулась.

Через неделю после визита сестры Уоллис Пия с Эдит спешили на игровой двор. Впервые за много недель вышло солнце, и подругам не терпелось глотнуть перед ужином свежего воздуха. Пия пробежала вслед за Эдит вниз по лестнице, пересекла лужайку в сторону реки, огибая островки тающего снега и проплешины слякоти. Другие дети гуляли по двору, перепрыгивали лужи и носились вдоль забора. Сестра Эрнестина стояла у дверей на страже, готовая отчитать любого, кто испачкается или промочит ноги.

Пия и Эдит направились прямо к дальнему углу двора, в негласном стремлении отойти подальше от приюта и бдительных глаз сестры Эрнестины. Когда они добежали до забора, Пия схватилась за прутья и устремила взгляд на реку, мечтая выбраться на скалистый берег и дойти по нему до города. Река казалась глубокой и холодной, и в воздухе висел запах грязной коричневой воды, железа и мокрого камня. Пия глубоко вдохнула, закрыла глаза и подставила лицо солнцу. С самого Дня благодарения стояла ужасная погода с ежедневным снегом или ледяным дождем. Порой казалось, что солнце больше никогда не выглянет. И вдруг этим утром оно прорвалось сквозь тучи. Девочки целый день ждали возможности выйти на улицу, и Пия собиралась нежиться в лучах солнца как можно дольше. В ветвях обрамляющих двор сосен верещали голубые сойки, вдалеке свистел паровоз. Если забыть о прохладном ветре, по-настоящему пахло весной.

Пия повернулась к Эдит.

— Если я еще… — начала она, но осеклась. Она хотела сказать: «Если я еще буду здесь через месяц», но вспомнила, что не говорила Эдит о своем намерении уйти.

Пия без конца спрашивала сестру Агнес, не приняла ли наконец мать Джо решение отпустить ее, но больше никому не говорила о своих надеждах, опасаясь спугнуть удачу. Кроме того, у них с напарницей только-только наладились дружеские отношения, и девочка не хотела их портить. Узнай Эдит, что Пия рассчитывает покинуть приют, она снова отдалилась бы от нее. Да и вообще, какой смысл заводить этот разговор, если ответ сестры Агнес всегда был один и тот же: «Когда мать Джо решит тебя отпустить, ты узнаешь об этом первой».

Пия прочистила горло и снова начала:

— Когда потеплеет, можно выносить детей на воздух. Всё лучше, чем в душном помещении.

— Их разрешается выносить на улицу только в самые знойные дни, — возразила Эдит. — Потому что тогда в отделении жарко как в бане, а окна открывать нельзя.

Пия вздохнула:

— Ну еще бы.

«Нам ничего нельзя», — подумала она.

— Слушай, — окликнула ее Эдит, — а кто это там на качелях?

Пия повернулась ко двору.

На качелях, опустив голову, сидел юноша лет четырнадцати-пятнадцати; каблуки его башмаков елозили по слякоти, сгребая грязь во влажную кучу.

Пия ахнула.

Не может быть.

Она побежала к качелям, потом остановилась, зажмурилась, и снова посмотрела, не веря своим глазам. Да нет, это не он. Длинные жидкие волосы, худое лицо. Может, из-за потрясения от потери семьи и заточения в приюте у нее начались видения? Но тут парень поднял голову, и сомнений у нее не осталось.

— Финн!

Он с несчастным видом повернулся к ней, глаза у него расширились, и он вскочил на ноги.

— Пия! Что ты здесь делаешь?

Ноги у девочки чуть не подкосились. Безусловно, это его голос, его выговор, его манера произносить ее имя.

— Ты жив! — воскликнула Пия.

— Ага. И счастлив, что ты тоже выкарабкалась.

Пия жадно вглядывалась в знакомые карие глаза и неизменную озорную полуулыбку. Однако на лице Финна лежала печать горя, отчего он казался старше своих лет.

— Но я все это время думала, что ты умер! — призналась Пия.

— Не-а, — сказал он. — Пока нет.

Девочка прижала ладонь к дрожащим губам.

— Не верится, что это ты.

— Да я это, я. И знаешь, подруга, мне тоже не верится. Но я жутко рад тебя видеть.

Пия засмеялась и бросилась ему на шею, не заботясь о том, что почувствует, прикоснувшись к нему. Главное — что Финн жив. Он тоже обнял ее, прижавшись щекой к ее лицу, и она почувствовала на коже его частое дыхание. К счастью, ничего страшного она не ощутила, только радость встречи и искренность его восторга. Никакой тяжести в груди или ломоты в костях, никакого першения в горле или головной боли. Его одежда и волосы пахли городской улицей: автомобильным горючим и овощными лотками, влажной мостовой и трамваями. Похоже, он прибыл в приют Святого Викентия недавно и еще не успел пропитаться запахами старого дерева, холодной овсянки, тоски и страха. Пия боялась, что Финн ей только снится, и не хотела отпускать его. Слезы брызнули у нее из глаз. Потом она вспомнила, что последним человеком, кого она обнимала, была мутти. И хотя обычно она не любила чужих прикосновений, сейчас ее словно укутали теплым одеялом после долгого холода. После целой вечности одиноких скитаний и потерянности ее снова обнимали.

Вдруг странный звук, похожий на тявканье, заставил их повернуться в сторону приюта.