Сирия - перекресток путей народов - [22]

Некоторые деревья имеют ствол 12 метров в окружности, достигают 25 метров высоты. Двенадцати из них, как уверяет Хасан, свыше тысячи лет. В киоске сувениров продаются фигурки из кедрового дерева, отличающиеся тем же качеством художественного исполнения, что и поделки, выставленные для продажи в киосках Ренштейга, древней пограничной дороги между Тюрингией и Франконией, или на побережье Балтийского моря. Но не будем говорить об этом, посмотрим лучше на само дерево. Оно прочное, гладкое и отливает красноватым блеском горький запах древесины отпугивает червей, что способствует ее прочности.

Кедр сегодня — символ Ливанской Республики. Марониты почитают его как священное дерево, а их патриарх более ста лет назад приказал построить посреди леса часовню и запретил рубить деревья. Каждый год марониты отмечают здесь праздник в честь «кедра господня».

Осмотр рощи занял полчаса. Несмотря на то что это время не входило в пари, у Хасана не осталось в запасе и десяти минут. Он спешит и уже через пять минут победоносно останавливает машину около великолепного зимнего спортивного центра. Четыре или пять канатных подъемников тянут любителей спорта вдоль склонов наверх к месту спуска, где много снега и откуда лыжники скользят вниз.

Хасан выиграл пари с преимуществом в пять минут. Значит, я должен ему бутылку виски. По сначала мы решаем подняться на сидячем канатном подъемнике еще на один ярус до самой вершины горы. Этот подъем завершает нашу прогулку. Он продолжается не более четверти часа, в течение которых мы ощущаем одиночество горного мира. Поселок Ле Седр и роща становятся все меньше; до нас не доносится больше ни звука. И только когда мы приближаемся к мачте, слышно тихое скрипение каната, бегущего по колесу. Лохмотья облаков, проплывая мимо, окутывают нас на несколько секунд. Взглядом охватываем рощу, ущелья Кадиха, долину. Тишина такая, что давит на унт. Поднявшись на высоту 2300 метров и преодолев еще свыше 1000 метров, мы останавливаемся. Вокруг толстое снежное покрывало. Несколько загоревших, как орех, девушек растянулись в шезлонгах, чтобы загореть еще больше. Идем, утопая в рыхлом снегу. Перед нами — вершина Корнат-ас-Сауда — 3083 метра, самая высокая в Ливанских горах. Она близка, но недосягаема для нас. Снег слишком глубокий, и мы проваливаемся на каждом шагу.

По и отсюда чудесный вид: вдали снежная шапка Хермона; отчетливо виден берег моря и Триполи — маленькое пестрое пятнышко, треугольником вдающееся в море. В очень ясную погоду, особенно поздней осенью, после первых дождей, отчетливо проступают Троодосские горы на Кипре, расположенном в 250 километрах отсюда. Но сегодня неразличима даже линия горизонта. Небо сливается с морем. Ни Хасану, ни мне разговаривать не хочется. Картина, раскинувшаяся перед нами, вызывает чувство благоговения. Какой прекрасной может быть Земля, когда на ней царит мир!

Ночная жизнь Бейрута

На обратном пути Хасан предлагает распить бутылку виски в бейрутском ночном кабаре. Я будто бы раньше высказывал такое желание, и он уже договорился о встрече с Шанталь, которая горит нетерпением побывать в одном из злачных мест Востока. Я должен был признаться, что, действительно, как-то легкомысленно намекал на что-то в этом роде, но выражаю сомнение, надо ли туда идти втроем. Может быть, тогда пригласить одну из его многочисленных сестер? Но это Хасан категорически отвергает. Подобные заведения не для них, и, кроме того, я не должен ломать себе голову из-за неравного количества партнеров. «Проблема» отпадет сама собой, добавляет он таинственно.

Хасан с трудом находит место вблизи отеля «Финикия», чтобы поставить машину, потом ведет Шанталь и меня мимо ярко освещенных витрин, заполненных фотографиями почти нагих красоток, и наконец подводит к неосвещенной подвальной лестнице. Внизу — полная темнота и оглушающий шум. Инстинктивно протягиваю вперед обе руки и ощупью пробираюсь мимо столов. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я, кажется, различаю одетого в ливрею официанта; меня подталкивают к небольшому диванчику позади столика. Шанталь и Хасан усаживаются напротив. Разговаривать почти невозможно. Динамики визжат так пронзительно, что в ушах появляется колющая боль, а лицо, чувствую, искажается. Когда я поднимаю глаза — перед нами миска с сырой, нарезанной вдоль морковью и еще одна — с фисташками и земляными орехами, а официант ждет заказа. Я знаю, что должен делать, и говорю:

— Whisky, une bouteille (Виски, одну бутылку). — А потом наклоняюсь к уху Шанталь и кричу ей изо всех сил: — Здесь ужасно шумно!

Она смотрит на меня, непонимающе пожимает плечами и беззвучно произносит губами:

— Я тебя не понимаю, здесь очень шумно!

Я безнадежно машу рукой. Мне вспоминается шутка из моего детства: два мальчика едут на велосипедах друг за другом. Тот, что едет сзади, кричит тому, что впереди: «Фриц, у тебя стучит предохранительный щиток!» Фриц отвечает: «Я не понимаю, что ты говоришь, у меня стучит предохранительный щиток!»

Между тем началось шоу. Мае приветствует девушка в наглухо застегнутом фраке. Но движению губ я догадываюсь, что она говорит по-французски или по-английски, но не понимаю ни слова. Звук сопровождающей музыки был слегка убавлен, но я как глухой. Потом на сцену выходит безобразный, горбатый, крошечный человечек, который неуклюже танцует вокруг конферансье и что-то клянчит. Медленно она начинает снимать одежду и бросать ее горбуну. Сначала цилиндр, за ним — перчатки. Растопыривая пальцы одной руки и касаясь кончиков пальцев другой, она долго возится с перчатками. Вероятно, этот драматургический элемент стриптиза рассчитан на то, чтобы повысить напряжение. Мучительно видеть, как бедное горбатое существо уродливо подпрыгивает, чтобы поймать одежду, которую бросает ему девушка, прыгает до тех пор, пока она не снимает с себя все, и в этот момент занавес падает.