Сирия - перекресток путей народов - [24]

— Are you from West Germany? (Вы из Западной Германии?) — спрашиваю я колеблясь, но она утвердительно кивает:

— Yes, I was born in Hannover (Да, я родилась в Ганновере).

Я мог бы догадаться! Федеративная Республика Германия выделяется среди других стран Западной Европы как главный поставщик не только промышленных товаров и военных кадров в рамках сухопутных сил НАТО, но и как поставщик кадров для увеселительных кварталов многих городов мира. Разумеется, девушка хотела бы знать, откуда приехал я. Не желая заставлять ее теряться в догадках, так как это стоило бы мне еще одной бутылки виски, я отчетливо произношу:

— From the GDR! (Из ГДР!).

Сначала мне показалось, что она не поняла: здесь, в бейрутском ночном ресторане, можно скорее встретить жителя с Луны, чем гражданина нашей республики. Но гут я заблуждался, недооценивая тех, у кого в программе путешествий стоит Бейрут. Девушка же прекрасно обо всем осведомлена и, быстро сориентировавшись, справляется:

— Then we can continue in German (Тогда будем продолжать по-немецки).

Я, конечно, ничего не имею против. Но в нашем разговоре тотчас появляется нотка социально-критического характера, и, я должен сказать, моя республика выигрывает.

Мне вспомнился случай в Каире. При посещении пирамид я узнал, что бедуины, которые дают своих верблюдов туристам, чтобы покататься или сфотографироваться, в разговоре с туристами из ФРГ называли их «бис-марками». Но когда они столкнулись с туристами из ГДР и те сказали им, что это имя их шокирует, арабы быстро переключились на слово «мир». Я признаю, что реакция довольно наивная, и все же она говорит в нашу пользу. Хвалить пашу республику можно на разный манер.

Так и малышка, которую какой-то злой ветер занес в ночные рестораны Востока, сразу сообразила, какие слова у нас в ходу. Теперь посыпались такие слова, как «прибыль» и «эксплуатация». Через несколько минут узнаю всю ее биографию. Даже если немного опустить из всего, что она мне рассказала, то и оставшегося достаточно, чтобы представить себе весьма печальную картину. Девушка ничему другому не училась, как только раздеваться, и довольно рано сообразила, что при благоприятных условиях может на этом хорошо заработать. Один импрессарио из Гамбурга заключил с ней контракт, предусматривавший два года работы на Востоке. Управляющий обещал ей высокие дивиденды, которые ей принесет там ее тело. Может быть, моя знакомая рассчитывала также на место в гареме нефтяного шейха, но в этом она не признается. Условия договора, обусловливающие место работы, целиком зависят от нанимателя. Девушка понятия не имеет, где будет в следующем месяце: в Анкаре, в Каире или в Аммане. Она должна лишь каждую ночь дважды играть свою глупую роль, кроме того, и это, как я понимаю, самая неприятная и трудная сторона ее работы, оставаться с гостями до закрытия ресторана, то есть до пяти часов утра. В перерыве между выходами ей не разрешается пи бездельничать, ни исчезать с кавалерами, которые хорошо платят; ее долг — опекать, обслуживать посетителей, а это главным образом значит: побуждать их больше пить, чем она сможет существенно увеличить свой бюджет, ибо получает десять процентов с каждой бутылки, заказанной за ее столиком. Она, конечно, знает, что разрушает себе печень, если поддается соблазну заработать побольше на выпивке.

— Шесть стаканов виски — моя норма, — говорит она, — и ни стакана больше. — И по секрету сообщает, что часто содержимое стакана выплескивает под стол. Теперь мне ясно, почему моя первая бутылка так быстро опустела. Девушка клянется, что она танцовщица и хочет любой ценой сохранить это свое социальное положение, отчаянно защищаясь от опасности опуститься до проститутки в каком-нибудь публичном доме или, более того, работать на какого-нибудь сутенера. И еще она боится заболеть, ибо тогда ее уволят. Хозяину нужны только здоровые девушки. Она хочет остаться здоровой, выдержать и зарабатывать деньги до тех пор, пока находятся желающие платить за то, что она раздевается.

Рассказывая о себе, девушка не жалуется и не бравирует. Она давно научилась понимать, что так устроен мир, в котором она живет, и что многим приходится еще хуже, чем ей. Кроме того, она считает, что смотреть на нее — удовольствие. Может, ей повезет, и она найдет кого-нибудь, кто захочет встретиться с пей на следующий день в одном из приморских загородных ресторанов. Может быть, даже попадется кавалер, который возьмет ее на содержание на оставшиеся недели в Бейруте до поездки в Анкару или в Тегеран. Что я не буду этим кавалером, она давно поняла, ибо осведомлена о моем дневном бюджете, и не сердится на то, что я не заказал третьей бутылки, чтобы дать ей возможность заработать. Может быть, ей даже немного жаль, что на остаток ночи ей придется искать более платежеспособного клиента, ведь она здесь не для того, чтобы развлекать гостей, а чтобы успешно заставлять их пить. Таким образом, прощаемся мы как хорошие друзья.

Мне но хочется больше оставаться здесь: устал. То, что происходит на сцене, отвратительно. Сейчас за занавесом скрылись две девушки, выступавшие в развевающихся одеждах по образцу римских туник, и теперь они должны изображать взаимную любовь. С меня достаточно этого нагромождения патологии. Хасан и Шанталь дают понять, что предпочли бы другое место, где им будут меньше мешать. По знаку появляется официант и пытается взять с меня на двадцать ливанских фунтов больше, но я не настолько пьян. Мы покидаем «сарай». Маленькая танцовщица, сидя рядом с невероятно толстым господином, машет нам на прощание. Официант убирает с их стола бутылку и приносит новую. «Не забывай о своей печени, девочка!» — хочется крикнуть ей, но какой в этом смысл?