Синий дым - [8]

И капюшон францисканца.

Этакую тишину

Кто же им дал в утешенье?

Мы подошли к окну

С башенной синей тенью.

Там, за стеною, простор,

Город и белые башни.

Синяя линия гор,

Рокот прибоя всегдашний.

Готовясь в далёкий путь,

Дымят пароходные трубы.

Коснулась груди моей грудь

И ты приблизила губы.

Вместе следим без слов

В солнечном озаренье

Перистых облаков

Медленное движенье.

Албания

Суровых скал застывший строй.

К подножью их взбежали ели.

Рыжеет снег в тени ущелий —

Там вечный холод и покой.

Иду тропинкою кремнистой

И буки шелестят листвой,

Голубизной предельно чистой

Апрель ликует подо мной.

Гремят овчарки, надрываясь,

Там пастухи стада пасут.

И с дальними перекликаясь,

Горланит звонко арнаут.

Счастлив, кому судьба послала

Такие бедствия и сны.

Счастлив, кого она бросала

В юдоль изгнанья и войны.

Вне всяческих благополучий

Не стал ли мир для нас светлей?

Мы сами — проще и мудрей,

А наша жизнь полней и лучше?

«Сегодня месяц тонок и двурог…»

Сегодня месяц тонок и двурог.

Ловец играет в чаще «Смерть оленя».

Валторны звук прекрасен и высок

Над позднею зарёй осенней.

Ещё вчера дождём шумело лето.

И вот ты рвёшь осенние цветы.

Не притворяйся, друг, грустишь и ты

О том, что не хватает в жизни этой

Высокой нежности и теплоты.

Медонский лес.

«Помню всё — бережно складывал…»

Помню всё — бережно складывал

На самое дно души —

Запах крови, полей и ладана,

Всё, что думал, верил, вершил.

Ничего не забыл, не растратил —

Дотащил к чужим берегам.

Столько было рукопожатий,

Поклонялся стольким богам.

Эй, прохожий, может быть, нужно?

Хочешь, весь этот хлам отдам?

Только б стать опять неуклюжим

И тоскующим по лесам.

В блеске, в гуде парижских улиц

Двадцативосьмилетний старик,

Бледный, худой — сутулюсь

В вечно поднятый воротник…

Париж, 1928.

Олеся

Вышла встретить путника к воротам,

Взмыленную лошадь увела.

А потом с улыбкой и охотой

На столе вечерю собрала.

Сразу же, как заглянул я в очи,

Так тебя за плечи и обнял.

И остался на три дня и ночи.

На дворе в то время март стоял.

Вечером на стол ложились карты.

Оплыв ада сальная свеча.

За окном украинского марта

Чернота и звёзды по ночам.

Короли, тузы, валеты, дамы

О судьбе рассказывали мне.

А забрезжит за оконной рамой —

Мы раскидывались в жарком сне.

Лучше сердца своего не трогай —

Ненаглядного не уберечь!

Нагадай мне дальнюю дорогу,

Неожиданную радость встреч.

1928.

ВЕСЕННЯЯ СВИРЕЛЬ [14] (из книги «Пять сюит»)

Тамо далече,

Тамо у край мора

Тамо е село мое,

Тамо е любав моя,

Тамo далече,

Где цвеча нема край,

Тамо е за мене среча,

Тамо е за мене рай.

Сербская песня

«В моей судьбе, обманчивой и зыбкой…»

В моей судьбе, обманчивой и зыбкой,

Прекрасная славянская страна

— Она в твоих глазах отражена —

Мне просияла женскою улыбкой.

И сколько б я не странствовал по свету,

Храню ревниво памятью живой

Виденья те

И с ними образ твой.

Ах, ими сердце навсегда задето!

Черногория

Соперничают стройностью друг с другом

Забытый минарет и тополя.

И славянин своим взрывает плугом

По горным склонам легшие поля.

Шумит Морача в русле из гранита,

И Зета мчится с гор навстречу ей.

В прозрачном горном воздухе разлиты

И синева, и блеск сухих камней.

По склонам козы резвыми ногами

Взбираются.

Грохочет водопад.

И ель цепляется за голый камень.

В долинах зреет крупный виноград.

И очень высоко в глубокой сини

Парит орёл.

И вдруг сверкнёт крылом.

А римские развалины поныне

Солдатам служат «боевым постом».

У очага, где тихо пляшет пламя,

Беседуют и табаком дымят.

Над чёрными лесами и горами

Спокойные созвездия горят.

И, помнишь ли,

Когда летели клином

В Россию журавли и цвёл апрель,

На той скале, что виснет над долиной,

Мы слушали вечернюю свирель…

«Идём опасной и кремнистой…»

Идём опасной и кремнистой

Капризной горною тропой.

Над скутарийской гладью чистой

Динарских Альп хребет лесной.

Смотри,

Уже оделись буки

Осенней красною листвой.

Как смуглы от загара руки,

Как чист и звонок голос твой.

И выученные заранье

На языке твоём родном

Слова любви, слова признанья,

Мы полным голосом поём.

Счастливым отвечаешь смехом

И тянешься несытым ртом.

И смех твой повторяет эхо

За лесом где-то,

За хребтом.

Мы поднимаемся всё выше.

Там, где альпийские луга —

Прямой струёй над острой крышей

Синеет дым от очага.

«Парит орёл в прозрачной синеве…»

Парит орёл в прозрачной синеве.

Поток сияет нитью голубою.

Как хорошо сидеть с тобой в траве,

Знать, что тебе быть радостно со мною.

Ты тёплой загорелою рукой

Ромашку рвёшь,

По лепесткам гадаешь,

Хотя отлично без ромашки знаешь,

Что я люблю и что любим тобой.

Как хорошо бывает жить на свете,

Как средь ненужных и полезных дел

Мы бережём, внимательные дети,

Сочувствие к орлу, цветам, воде

И нашу близость к голубой планете.

«Хребет“ Проклятье”…»

Хребет «Проклятье».

Хижина простая

Из грубых неотёсанных камней.

Вода из скважины.

И, извиваясь,

Тропинка узкая сбегает к ней.

Здесь сотни лет нетронутые буки

Шумят, шумят…

Им вторит шум воды.

Здесь с карабином в тесной дружбе руки

У мужей, крепнущих от дружбы и вражды.

Здесь поступь важная

Гружёной «мазги»[15]

И цоканье подковы о гранит.

И хищный профиль древнего пелазга[16].

(А пистолет за поясом торчит!)

И сложенные рупором ладони —

Албанца заунывный

Долгий зов.

Мохнатые ряды на диком склоне

Гниющих, бурей сваленных стволов.

Здесь женщина,

Сама подобна лани,