Синий дым - [7]

Шрифт
Интервал

И ветры времени изгложут
И наши тени, наши сны.
А там, за каменной стеною,
Шумит прибоем океан,
Чудесной манит синевою,
Виденьями далёких стран.
Стоит овеянная былью,
Легендами былых веков.
И к ней летят цветные крылья
Рыбачьих вольных парусов.

«Шумит вода у мельницы высокой…»[12]

Шумит вода у мельницы высокой
И лунный блик трепещет на волне.
У омута высокая осока
Под ветром слабо шелестит во сне.
Германия. Вздымает замок древний
Две каменные башни в высоту.
И в лунном мареве стоит деревня,
И мы стоим на каменном мосту.
Течёт вода. Течёт вода под нами.
Взволнованно растут из глубины
И множатся с нелёгкими годами
Виденья мира, беды, радость, сны.
Кому понадобилось, чтобы снова
Чужая юность мучила меня?
И так томительно в лесу еловом
Грибами пахло на исходе дня?
Кому понадобилось, чтоб дрожала
Горячая рука в моей руке,
И чтобы ты, почти в бреду шептала
Слова на чужеродном языке?

Сен-Мало

Древний, изъеденный ветром гранит.
Синь и воздушный простор океана.
Крест одинокий над морем стоит —
Мы на могиле Шатобриана.
…Тяжко ложились на узкие плечи
Гордость, тоска, одиночество, честь.
С этого берега в пасмурный вечер
Гнал его ветер, куда-то, бог весть…
Ты мне сказала, прервавши молчанье:
Все, кто нужду и беду испытал,
Все, кто был послан судьбою в изгнанье,
Все, кто скитанья судьбою избрал,
Все, кто дорожною пылью дышали,
Ставили парус, садились в седло,
Все, кого солнце дорожное жгло, —
Все эти люди нам братьями стали.
Кто-то им щедрою мерою мерил,
Каждого щедро бедой наградил…
В спящей Флоренции Дант Алигьери
Кутался в плащ и коня торопил…
Ты оперлась на меня. Перед нами
Вспугнутой птицы сверкнуло крыло.
Дни эти стали сочтёнными днями
В древнем разбойном гнезде Сен-Мало.

Детство

Мать мне пела Лермонтова в детстве,
О Ерошке рассказал Толстой.
И сияло море по соседству
С нашим домом, лес шумел большой.
Чёрный сеттер, с верностью до гроба,
Неизменно следовал у ног.
В эти годы с ним мы были оба
В полной власти странствий и дорог.
И когда я взбрасывал на плечи
Маленькое лёгкое ружьё —
Нам обоим, радостно-беспечным,
Счастьем раскрывалось бытиё.
О суровый берег бились волны
Колыбелью жизни предо мной.
Океан вздымался, мощью полный,
Полной увлекаемый луной.
Мы сидели молча, в жизнь вникая,
Белокурый мальчик с чёрным псом.
А планета наша голубая
Кренилась в пространстве мировом.
Через отреченья и потери
Верность своему крепим сильней.
Так стихам и жизни буду верен
С самых первых до последних дней.

«Мы спасены от сна благополучья…»

Мы спасены от сна благополучья,
И острый парус бедственной ладьи
Царапает и разрывает тучи —
Спасенье или гибель впереди?
Но никогда с такой предельной силой
Во мне не трепетало чувство «мы».
Я знаю, это бедствия открыли
Сердца и теплотой прожгли умы.

«В простом кафе убогого селенья…»

Я любил речь простую и наивную, как на бумаге, так и в произношении.

Монтень.

В простом кафе убогого селенья,
Потягивая терпкое вино,
Мы долго говорили о Монтене.
Был жаркий день, и я смотрел в окно.
За ним на фоне горного ландшафта —
Курчавый виноград, луга, леса,
Извилистой дороги полоса —
По ней к Дордони мы поедем завтра.
Мишель Монтень здесь юношей безвестным
Ел козий сыр, вино густое пил
И перигорских девушек любил
В краю лесном, весёлом и прелестном.
Потом в Бордо советником на службе,
С улыбкою скептической — que sais je?
Он говорил о том, о сём, о дружбе…
Вслух размышлял, а не учил невежд.
Потом он много ездил по Европе,
Покачиваясь медленно в седле.
Вот так и мы с тобою жадно копим
Сокровища, скитаясь по земле.
А позже, мудрый муж в жабо, при шпаге —
Лысеющая сильно голова —
Любил, как в речи, так и на бумаге
Простые и наивные слова.

Остров Рэ[13]

Был остров Рэ пустынен и горяч.
Индиго много, много яркой охры.
Две девочки-подростка в красный мяч
Играли на песке тугом и мокром.
Отлив журчал, как тихий разговор,
И на песке разбрасывал ракушки.
А рядом — форт. Остались до сих пор
Немецкие заржавленные пушки.
По влажному упругому песку,
Солёным ветром, морем, солнцем полный,
Я шёл на дальний мыс, открытый волнам.
Простор и даль меня всегда влекут.
Ты долго взглядом пристальным следила
За силуэтом, тающим вдали.
Когда ж вернулся я — ты удивилась,
Как резкий ветер кожу опалил.
И ты, смеясь, сказала, что тебя
Обуревают грешные желанья.
У ног твоих в песок зарылся я
В бездумном и блаженном созерцанье!

ДУБРОВНИК

I. «На скалах белых и крутых…»

На скалах белых и крутых
Цветут мимозы и шиповник.
Пятнадцать башен боевых
На стенах стерегут Дубровник.
Отсюда даль лесных долин
Видна мне. Сумрак и прохлада.
Спускается с вечерним стадом
К долине рослый славянин.
А далматинские матросы
Свернули смоляной канат.
И медленно поплыл в закат
Корабль большой и остроносый.
И чайка на крыле скользит
В адриатические воды.
А в небе рвётся и летит
Густой и чёрный дым свободы.

II. «Синяя прорезь окна…»

Синяя прорезь окна —
Монастырь святого Франциска.
Смотрит на нас с полотна
Средневековый епископ.
В зарослях тёмных колонн
Чьи-то согбенные плечи.
У розоватых мадонн
Плавятся жаркие свечи.
Память камням отдана —
На полустёртых плитах
Гордые имена
Нобилей именитых.
Рядом идём по траве
Вдоль колоннады длинной.
В тёмно-зелёной листве
Зреющие апельсины.
И водоём из камней.
В синем эмалевом глянце
Тонут — полёт голубей

Еще от автора Юрий Борисович Софиев
Вечный юноша

«Вечный юноша» — это документ времени, изо дня в день писавшийся известным поэтом Русского Зарубежья Юрием Софиевым (1899–1975), который в 50-е гг. вернулся на родину из Франции и поселился в Алма-Ате (Казахстан), а начат был Дневник в эмиграции, в 20-е гг., и отражает драматические события XX века, очевидцем и участником которых был Ю.Софиев. Судьба сводила его с выдающимися людьми русской культуры. Среди них — И. Бунин, А.Куприн, М.Цветаева, К.Бальмонт, Д.Мережковский, З.Гиппиус, Б.Зайцев, И.Шмелёв, Г.Иванов, В.Ходасевич, Г.Адамович, А.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.