Синий дым - [5]

Шрифт
Интервал

С такою же надеждою во взгляде…
И так же исчезают без следа.
Как грустно, что не существуют черти,
Как грустно, что не крестится рука.
Какая это мутная тоска,
Так унизительно искать бессмертья.
Вот если б мы уехали с тобой
Сейчас в Италию или в Египет,
Или шумели бы над головой
В Австралии гиганты эвкалипты,
Или волны ленивый, мерный всплёск
Мы слышали, и красных сосен пенье,
Или под стук ритмических колёс
Дремали бы в блаженнейшем томленье…
По улицам весёлых городов,
Мы, крепко взявшись за руки, как дети,
Бродили бы, без мыслей и без слов,
Бродили бы — всё позабыв на свете.
Как стало б на душе у нас светло.
От сердца бы всё горе отлегло.
Но в этой жизни счастье слишком редко.
Мы задохнёмся в нашей душной клетке.
1935.

«Предайся радости, а не печали…»

Предайся радости, а не печали
И сделай надпись на моём гробу:
«Благослови высокую судьбу,
Мы бедствия и странствия узнали».
— Всё это так. — С усилием сжимаешь
Бескровный рот. А я? — и след простыл!
И даже ты ведь так и не узнаешь,
Как я томился, бедствовал, любил.
1929.

«Всё выпито. Последняя, пустая…»

Всё выпито. Последняя, пустая
Бутылка убрана. Уже рассвет.
Летит обыкновенная, дневная,
Земная жизнь — навстречу и в ответ.
Выходим мы на улицу глухую.
(Чуть обозначен город по утрам).
Друзья мои, подумайте, какую,
Какую жизнь поднять хотелось нам!
Она ещё в рукопожатье каждом.
…Всплывает шар. Плывёт в тумане влажном.
Из чёрных труб густой клубится дым.
И грохот утренних телег по мостовым.
1931.

«Жизнью мужественной, настоящей…»

Жизнью мужественной, настоящей
Каждый каждому поможет жить.
В бедствиях, в паденьях предстоящих
Только б верному не изменить!
Вот мы расстаёмся утром рано.
День начнётся — всё пойдёт в разлад.
Сохраним же верность без изъяна
Человеческому слову: брат.
1933.

«От загара и от ветра бурый…»

От загара и от ветра бурый,
Над волнами ты имеешь власть.
Днём работаешь — толково, хмуро
Чинишь ты разорванную снасть.
Ну, и я, старик, тружусь до пота
Под немолчный и глухой прибой.
Ты смеёшься над моей работой
И качаешь белой головой.
О тебе я думаю: счастливец.
Ты в мой труд не веришь — блажь и ложь.
Думаешь: «бездельник и ленивец»,
Помогать тебе к сетям зовёшь.
А когда угаснет день несносный,
Труд дневной и мы доволочим,
Приходи на дальние утёсы —
Посидим, покурим, помолчим.
1933.

«Это было в сентябре, на хуторе…»

Это было в сентябре, на хуторе.
(Боже мой, какие были дни!)
Ты возилась с глиняною утварью,
Были мы на хуторе одни.
В тёплый полдень шли тропинкой узкою.
Огородами мы шли к пруду.
И стояла осень — южно-русская.
Это — в девятнадцатом году.
Были мы тогда ещё беспечные —
Даже улыбалась ты во сне.
Близкое, родное, человечное
В осени. Звериное — в весне.
И я помню, в странном просветлении
Обернулась и сказала ты:
«Господи! Как я люблю осенние
Грубые, деревенские цветы».

«Нам трудно жить с растерянным сознаньем…»

В.Мамченко[8]

Нам трудно жить с растерянным сознаньем.
Нам трудно жить без настоящих дел.
Быть может, одиночества удел
Судьбой дарован нам, как испытанье.
Мы изменить не в силах ничего.
И может быть, и изменять не нужно.
Не утешает ровно никого
И наша утешительная дружба.
И с каждым днём, и с каждым новым годом
Теряем тех, с кем было по пути.
А нашу вынужденную свободу
Всё безотрадней, всё трудней нести.
С отчаяньем, иронией, сомненьем,
Друг дорогой, почти не стоит жить.
Почти угадываем, в чём спасенье,
Но нет ни сил, ни мужества любить.
1935.

«Подозреваешь зависть. Нет, не это…»

Подозреваешь зависть. Нет, не это.
Пригодна зависть жалкому рабу.
Нет, низким чувством сердце не задето.
Не тем живёт. Освобожусь в гробу
От гнева и от отвращенья.
Ведь знали мы иное бытиё:
Предельной мерою самозабвенья
Мы мерили достоинство своё.
…И для того ль отбрасывал забрало
Средневековый рыцарь на коне,
Мой предок шпагу обнажал в огне,
Как дворянину честному пристало.
И для того ль казнилась беспощадно
Неудовлетворённая душа,
Чтоб лавочник расчётливый и жадный
Такую жизнь снижал до барыша…
1935.

«Что же делать? — в общем, это так…»

Что же делать? — в общем, это так.
Мы стареем. Жизнь проходит мимо.
Побеждает жизнь любой дурак,
А для нас, вдвоём, неодолима.
Это значит… значит, милый друг,
Что уже не за горами вечер.
Значит, кроме загрубелых рук,
В этой жизни хвастаться мне нечем.
Боже мой, зато какую грусть
Мы проносим, всё ей озаряя…
Может быть, — печалясь, — наизусть
Кто-нибудь её и повторяет.
1935.

«Меня ещё удерживает что-то…»

Меня ещё удерживает что-то,
Ещё мне лгут младенческие сны,
Ещё я с тайной грустью жду кого-то —
В судьбу мою вдруг упадёт с луны.
Такой (такая) ничего не спросит.
Всё примет, всё поймёт и всё простит.
Ещё грущу, когда звезда горит,
И тлением меня пронзает осень.
Но эти ежедневные потери!
И боль, и стыд ничем не утолю.
За то, что, в общем, ни во что не верю,
И никого, должно быть, не люблю.
1934.

«Я был плохим отцом, плохим супругом…»[9]

Я был плохим отцом, плохим супругом,
Плохим товарищем, плохим бойцом.
Обманывал испытанного друга,
Лгал за глаза и льстил в лицо.
И девушек доверчивых напрасной
Влюбленностью я мучил вновь и вновь.
Но вместо страсти сильной и прекрасной
Унылой похотью мутилась кровь.
Но, Боже мой, с какой последней жаждой
Хотел я верности и чистоты,
Предельной дружбы, братской теплоты,

Еще от автора Юрий Борисович Софиев
Вечный юноша

«Вечный юноша» — это документ времени, изо дня в день писавшийся известным поэтом Русского Зарубежья Юрием Софиевым (1899–1975), который в 50-е гг. вернулся на родину из Франции и поселился в Алма-Ате (Казахстан), а начат был Дневник в эмиграции, в 20-е гг., и отражает драматические события XX века, очевидцем и участником которых был Ю.Софиев. Судьба сводила его с выдающимися людьми русской культуры. Среди них — И. Бунин, А.Куприн, М.Цветаева, К.Бальмонт, Д.Мережковский, З.Гиппиус, Б.Зайцев, И.Шмелёв, Г.Иванов, В.Ходасевич, Г.Адамович, А.


Рекомендуем почитать
Фадеев

Биография А Фадеева, автора «Разгрома» и «Молодой гвардии», сложна и драматична. И хотя к этой теме обращались уже многие исследователи, И. Жукову удалось написать книгу, предельно приближающую читателя к тем событиям и фактам, которые можно считать основополагающими для понимания и личности самого Фадеева, и той эпохи, с которой неразрывно связана его жизнь.


Шестидесятники

Поколение шестидесятников оставило нам романы и стихи, фильмы и картины, в которых живут острые споры о прошлом и будущем России, напряженные поиски истины, моральная бескомпромиссность, неприятие лжи и лицемерия. Их часто ругали за половинчатость и напрасные иллюзии, называли «храбрыми в дозволенных пределах», но их произведения до сих пор остаются предметом читательской любви. Новая книга известного писателя, поэта, публициста Дмитрия Быкова — сборник биографических эссе, рассматривающих не только творческие судьбы самых ярких представителей этого поколения, но и сам феномен шестидесятничества.


Стэнли Кубрик. С широко открытыми глазами

За годы работы Стэнли Кубрик завоевал себе почетное место на кинематографическом Олимпе. «Заводной апельсин», «Космическая Одиссея 2001 года», «Доктор Стрейнджлав», «С широко закрытыми глазами», «Цельнометаллическая оболочка» – этим фильмам уже давно присвоен статус культовых, а сам Кубрик при жизни получил за них множество наград, включая престижную премию «Оскар» за визуальные эффекты к «Космической Одиссее». Самого Кубрика всегда описывали как перфекциониста, отдающего всего себя работе и требующего этого от других, но был ли он таким на самом деле? Личный ассистент Кубрика, проработавший с ним больше 30 лет, раскрыл, каким на самом деле был великий режиссер – как работал, о чем думал и мечтал, как относился к другим.


Детство в европейских автобиографиях: от Античности до Нового времени. Антология

Содержание антологии составляют переводы автобиографических текстов, снабженные комментариями об их авторах. Некоторые из этих авторов хорошо известны читателям (Аврелий Августин, Мишель Монтень, Жан-Жак Руссо), но с большинством из них читатели встретятся впервые. Книга включает также введение, анализирующее «автобиографический поворот» в истории детства, вводные статьи к каждой из частей, рассматривающие особенности рассказов о детстве в разные эпохи, и краткое заключение, в котором отмечается появление принципиально новых представлений о детстве в начале XIX века.


Николай Гаврилович Славянов

Николай Гаврилович Славянов вошел в историю русской науки и техники как изобретатель электрической дуговой сварки металлов. Основные положения электрической сварки, разработанные Славяновым в 1888–1890 годах прошлого столетия, не устарели и в наше время.


Воспоминания

Книга воспоминаний известного певца Беньямино Джильи (1890-1957) - итальянского тенора, одного из выдающихся мастеров бельканто.