Синий дым - [10]

Этот тихий свет в твоих глазах!

Пусть, я знаю, за такие взоры,

За желанье девичье любить,

Пусть, я знаю, мне придётся скоро

Бесконечной грустью заплатить.

Всё равно, ты навсегда со мною —

У моих стихов теперь в плену,

Потому что нынешней зимою

Пережил я лучшую весну.

7. «Всё было и всё забыто…»

Всё было и всё забыто —

Ехидные пересуды,

И взгляд чужой и несытый,

И злобного хлама груды,

Всё было и всё забыто…

А радость осталась и память,

О счастье живая память

Трепещет, как жаркое пламя

Над нашей судьбой, над нами.

И поздние зори в Медоне

В лесном непролазном раю.

Венчали весенние кроны

Прекрасную юность твою.

………………………………

Проходят безумства и страсти

И тонут, как утренний дым.

И всё-таки, скажешь: а счастье

Ведь было! Твоим и моим.

1946–1947, Париж.

«Вот так и жизнь…»

Вот так и жизнь,

Суровая,

Простая,

Лишь озарённая сияньем слов,

Как синий дым

Восходит ввысь и тает

В безмолвии осенних вечеров.

«Трепещут тополя в осенней синеве…»

Трепещут тополя в осенней синеве.

И облака — густые хлопья ваты —

Медлительно идут, и тенью по траве

Сбегают вниз по солнечному скату.

Летят над сжатыми полями журавли

И в небе крик протяжный и печальный.

О чём кричат? — о днях первоначальных,

О жизни, о судьбе, о людях, что ушли.

«Во всём, во всём: “мне кажется”, “быть может”…»

Во всём, во всём: «мне кажется,

«Быть может»,

Наш ум беднее нищенской сумы.

Вот почему мы с каждым днём всё строже,

Всё сдержаннее и грустнее мы.

Ничтожна власть людских ключей и мер.

Но этот путь — труднейший — слишком горек.

Бесспорно — человеческое горе,

Любовь бесспорна,

И бесспорна смерть.

«“Река времён”… сутулится Державин…»

«Река времён»… сутулится Державин,

Седая наклонилась голова.

И в пушкинской не потускнеют славе

Пронзительные горькие слова.

Что в долгой жизни сердце пережило,

Всё, что вобрал и слухом и умом,

Всё — в восемь строк.

И свежие чернила

Присыпал тонким золотым песком.

«Вянут цветы. Осыпаются листья…»

Вянут цветы. Осыпаются листья.

Но весна возвращается вновь.

Только мне не уйти от мысли —

Как лениво, почти без смысла

Жизнь размотана и любовь.

Под чужим, но под милым небом

Крест обвит зелёным плющом.

Оба мы — «не единым хлебом»

По земле той бродили вдвоём.

Тосковали всю жизнь по России.

Пели песни.

А жили совсем как-нибудь.

Замыкается круг.

И впервые

Стало ясно: кончается путь.

Ирине («В эти дни порывисто и скупо…»)

Война безжалостно и властно

Их зачеркнула навсегда.

Ю.С.

В эти дни порывисто и скупо

Вспоминаю долгие года.

…Степь в огне за лошадиным крупом,

За кормой кипящая вода.

Полетело четырьмя ветрами

Трудовое трудное житьё.

Над парижскими моими днями

Всходит имя строгое твоё.

Были горе, горечь и обиды —

Каждый день я вспоминаю вновь!

Но теперь нам издалёка видно,

Что сильней всего была любовь.

Помнишь, как смотрели мы с тобою

На ночное зарево небес?

Помнишь, как шумел над головою

И весенний, и осенний лес?

Как мы слушали и узнавали

Старый колокол на Сен-Сюльпис!

Помнишь, в снежной тишине Версаля,

Падая, скользил озябший лист?

И ещё — недалеко от Шартра

Хлеб тяжёлый у дорог пустых.

С сыном наперегонки, с азартом

Со всех ног пускалась ты.

А Нормандия цветы и травы

Расстилала, как ковёр, у ног.

Сколько было зелени кудрявой!

Сколько было яблонь у дорог!

Как смуглело тело от загара,

Крепнул от ветров и солнца стан.

Голубая, быстрая Луара

Уводила нас на океан.

Всё вершилось радостно и споро.

Знойный ветер кожу обжигал…

Ведь ещё вчера — леса и горы,

Море билось у бретонских скал…

Этот воздух странствий и свободы

На прекраснейшей из всех планет…

Вспоминаю дни, часы и годы,

Что сгорают навсегда в войне.

1939.

«Всё по-прежнему: ветер весенний с полей…»

Всё по-прежнему:

Ветер весенний с полей,

И подснежник сквозь слой прошлогодней листвы,

Или ветер солёный у южных морей,

Или запах высокой июньской травы.

Всё по-прежнему:

Поздний осенний закат,

Или в небе тугие плывут облака,

Или мир отражений уносит река,

Или чья-то пронзительной грусти строка…

Всё по-прежнему:

В небе летят журавли,

И идёт человек,

И возносит мечту,

Ту, что бережно мы чрез века пронесли:

Верность, дружбу, любовь, доброту, чистоту.

Всё по-прежнему:

Звёздного неба восторг

И такой же горячий взволнованный спор,

О беде и о счастье людской разговор,

И таёжная ночь над рекой у огня.

Всё по-прежнему!

Только не будет меня!

«Может быть, это сон…»

Может быть, это сон.

Может быть, это явь.

Вижу, как жизнь моя

Скатывается под уклон.

Сколько изведано бед,

Невозвратимых потерь!

Где-то волна, как зверь,

Слизывает след.

А у далёкой реки

Так же шумят тополя.

Так же, всему вопреки,

В солнечной неге земля.

«На простой некрашеной полке…»

На простой некрашеной полке

Стоят они рядом:

«Historia calamitatum mearum»[19]

(И добавим — бессмертной любви) Абеляра,

«Исповедь» Руссо

И

«Житие Аввакума».

Почему же лучшим

Дарована бездна бедствий,

А падали

Благополучие?

«Был ветер холоден и резок…»

Был ветер холоден и резок.

Мы к берегу причалили с тобой.

Уж тонкий месяца обрезок

Был слабо виден над водой.

С тяжёлым шумом набегали

Морские волны на песок,

И слизывали, и смывали

Следы от тонких детских ног.

И сосны пели и стонали

На дюнах зыбких и крутых,

Когда мы солнце провожали

У старых мельниц ветряных.

От крика чайки запоздалой,

Промчавшейся над головой,

Ты вздрогнула и засмеялась,

И долго слушала прибой.