Синий дым - [13]

И на песке у отчих берегов

Она лежит сверкающим осколком.

октябрь, больница, 1961.

«Полуправда — порожденье лжи…»

Полуправда — порожденье лжи.

Полуправда — порождает ложь.

Мы хватаемся «во имя» за ножи.

Только нож всегда есть нож.

Полуправда всё разъест, как ржа.

Всё опошлит, всё перевернёт:

Совесть — в вёрткого ужа,

А свободу — в гнёт.

Замок [22]

1. «Замок стоит на горе…»

Замок стоит на горе.

От начальных времён

Только стены его сохранились.

Врылись глубоко в землю

И дремлют

С угрюмым челом,

Будто чёрной оспой изрытым.

Тяжело их невольное бремя —

Хранить память стольких веков!

Люди разрушили древние башни

И замок отстроили заново.

Вечер благостный близок.

Отдыхая, синеют просторы.

Много киновари и охры

Разбросал осенний закат,

И обвёл золотою каймою

Нарастающие облака.

Горизонт засинён лесами

Благодатного Гатинэ,

И к подножью замка

Взбегает

Многовековой город.

Выщербленный ветрами веков,

Голый и серый камень.

Черепица буро-зелёная,

И изломанно-резкие линии

Островерхих старинных крыш.

И на трубах,

Как птицы на скалах прибрежий,

Рыжие чинно сидят горшки.

Синеватые жилы каналов

Пролегли у подножья домов,

И несут свои быстрые воды,

Будто венозную кровь.

В узких каменных руслах улиц

Автомобили лучами света

Сумерки синие режут.

И бесстыдно кричат витрины

О победе последнего дня.

Слышны смутные шумы города.

Вечерний смех женщины.

Нервная дробь каблуков.

И, повиснув над городом,

С башен собора Рвут пасти,

Тщетно пытаясь исторгнуть рёв,

Глухонемые химеры.

А кругом,

Широким кольцом,

Как охватом мохнатых рук,

Окружили город

Леса. Леса. Леса.

2. «Я стою со знакомым аббатом…»

Я стою со знакомым аббатом

Высоко в амбразуре стены.

И мечтатель аббат,

Со взглядом, закинутым в дали,

Голосом тихим,

Каким говорят на закате,

Мне повествует:

…Пели рога,

Траву красила кровь кабана

И земля была взрыта копытом.

Он добавил:

При этом топтались посевы.

Горе крестьянам! —

Эти леса укрывали

Скот и убогий домашний скарб.

Я подумал:

Они воевали всегда,

Горе крестьянам!

И припомнил восторг неуёмный

Славного трубадура,

Рыцаря-провансальца

Бертрана де Борн.

Его радовали без меры

Эти картины разбоя

Мелких баронских войн.

Его радовало без меры

И то, как в зелёные чащи

Бежали

Всё те же крестьяне,

Палками подгоняя

От страха ревущий скот.

В жизни не было мира,

И нравы были жестоки,

И ближайший сеньор —

Лисица —

Зорко следил за соседом.

И подобно взмаху крыла

Ночной и неведомой птицы,

Аббат всплеснул рукавом

Потёртой чёрной сутаны,

Мне указав на восток.

Там,

На высоком холме,

Среди тёмных осенних чащ

Дотлевали руины

Замка Лисицы.

И мой вдохновенный мечтатель

Начал рассказывать мне

О великой цельности жизни

И о могуществе Рима

В те времена.

— Путь был единый,

Едины стремленья,

И жизни людские сливались

В едином и мощном созвучьи:

Ad majoram Gloria Dei!

Я усомнился,

И осторожно напомнил аббату,

Что мы знаем не только Каноссу,

Но знаем и Авиньон.

И о том, как, корчась, шипело

Человечье мясо

На горящих смрадных кострах.

Чёрно-траурной лентой дым их тянулся

Над чередою веков.

3. «Умер последний бездетный владелец…»

Умер последний бездетный владелец

И замок стал королевским.

В глушь,

В тишину,

В приволье,

В сосновый, смолистый бор

Приезжали рожать королевы.

В этом же замке жила,

В окруженье искусства и знанья,

Дочь короля,

Наречённого pere du people

Ренэ де Франс,

Герцогиня Феррара.

Малый двор её составляли

Художники и поэты,

Поэты и мудрецы.

К ней приезжал на коне,

Из соседних владений,

Высокий и статный старик,

С открытым и смелым лицом,

Гугенот

Гаспар Колиньи.

Жарко пылали дрова

В огромном тяжёлом камине,

И нагретый розовый мрамор

Отражал полыханье огня.

На тёплых каменных плитах,

У ног адмирала,

Вытянув узкую морду

На мощные лапы,

Неподвижно лежала борзая.

В благочестивых беседах

О вере гонимой

С мудрым большим стариком

Коротала Ренэ вечера.

В этом замке она умирала,

Окружённая малым двором.

Всё, что осталось

От этой прекрасной принцессы —

Благодарная память поэтов,

Да горсточка жёлтых костей,

Случайно открытых недавно

В развалинах церкви подземной,

Разрытой учёным аббатом,

Что живёт в единственной башне,

Уцелевшей в веках,

Где должно быть жил

Капеллан.

О, флейта Экклезиаста,

Поющая вечную песню

О том, что всё преходяще,

Всё тленно и непоправимо,

О том, что растущее знанье

Преумножает печаль.

Розу сорвал я с куста,

Что с башней суровой дружен,

И бросил в сыром подземелье

На гробик деревянный

Ренессанса принцессы прекрасной.

Так же, как я, со стены

Смотрела в вечер закатный

На город,

Собор

И леса

Герцогиня Феррара.

И когда я пытаюсь представить

Благостный облик её —

Он неизменно являет Тебя.

А кругом,

Мохнатым кольцом

Обложили город леса.

Леса. Леса. Леса.

Монтаржийская собака (памятник в городском саду)

Этот город прославлен собакой.

В веках весьма отдалённых,

При короле Карле Мудром

Рыцарь Макер

В лесу монтаржийском

Убил дворянина

Обри Монтидьера.

Собака убитого шла по следам за убийцей.

И когда де Макер

Догнал королевскую свиту —

Злобный,

Пылающий местью,

Бросился пёс на него.

Преступление было раскрыто.

Мудрый Карл приказал учинить поединок

Рыцаря с верной собакой,

Ибо был Монтидьер одиноким.

Оповещая приказ короля,

Герольды

Троекратно трубили в длинные трубы.

И король, королева и двор

С любопытством смотрели

На битву Макера с собакой.

И собака Макера загрызла.

Соборная площадь