Синие фонари - [9]

Я кинулся вон из комнаты и с силой хлопнул дверью. Выбежав на набережную, жадно вдохнул влажный морской воздух.

— За что мне подобное унижение? Долго ли я буду его терпеть? Ведь это же позор! Довольно! Пора положить конец этой отвратительной игре.

Я брел по набережной, тяжело вздыхая, охваченный невеселыми мыслями. Свежий морской ветерок обдувал мое разгоряченное лицо, успокаивая нервы. Постепенно мне удалось взять себя в руки, и, дав себе клятву не переступать больше порога ее дома, я направился в кафе к своим приятелям. Там я стал рассказывать последние анекдоты, громко хохотал, чем привел их в немалое изумление…

Однако, вернувшись домой, я повалился на диван и горько заплакал…

XI

Шли дни… Исполняя свою клятву, я, казалось, уже начал забывать дорогу к Наваим.

О том, что произошло, я рассказал в общих чертах аль-Итру и заверил его, что больше ноги моей не будет у нее в доме. Аль-Итр пожал мне руку и объявил, что мой патриотизм, мое благоразумие и добропорядочность достойны подражания.

Тогда я попросил его подыскать другое место для наших бесед: в кофейне на набережной я постоянно рисковал встретиться со своим «прошлым».

Аль-Итр обещал исполнить мою просьбу. К его мнению в кружке прислушивались, и он без особого труда убедил остальных перебраться из привычной уютной кофейни в небольшой клуб на площади аль-Маншия. Облюбовав себе уголок в одной из гостиных, мы снова принялись строить планы о том, как будем бойкотировать англичан.

Аль-Итр по-прежнему давал нам мудрые, расцвеченные поговорками и стихами советы, и мы по-прежнему слушали его, нетерпеливо поглядывая в окно, в тщетной надежде увидеть волшебный призрак, который возникал когда-то перед нами в синем полумраке. Но улица была пуста, и это угнетало нас, нагоняло тоску.

Наконец Рафат не выдержал:

— Чего ради мы торчим в этой дыре? Вернемся-ка лучше в кофейню, на набережную! Там хоть воздухом морским можно подышать.

Все взоры обратились ко мне. С деланным спокойствием я сказал:

— Возвращайтесь хоть сейчас. Не возражаю. Но я туда никогда не вернусь.

— На себя не надеешься? Боишься снова попасть в плен к этой красотке? Конечно, боишься! Эх ты — храбрец!

Запинаясь, я проговорил:

— Всякая грязь вызывает у меня отвращение.

— Не нахожу ничего предосудительного в том, что человек хочет оградить себя от соблазна, — заметил аль-Итр. — Я поддерживаю тебя, Фахим. Надеюсь, и остальные поддержат.

Его вмешательство подействовало, и клуб в аль-Маншия остался местом наших вечерних встреч.

И как же мне пришлось потом об этом пожалеть!

XII

С каждым днем я все больше тосковал по околдовавшей меня красавице и грезил о встрече с ней.

И вот однажды, когда я брел по площади аль-Маншия, разглядывая от нечего делать витрины магазинов, мне показалось, что я ее вижу. Я замер на месте, напряженно всматриваясь. Сомнений не было — впереди шла Наваим.

Держа за руку мальчика лет восьми, она направлялась в фешенебельный магазин готового платья.

Сердце мое отчаянно билось. Весьма удивленный ее скромным видом, я пошел за ней следом, стараясь остаться незамеченным. Ни помады, ни украшений, ни всегдашней черной мулаа, так выгодно подчеркивавшей ее прелестную фигуру. Она была одета по-европейски, и ее можно было принять за итальянку — добродетельную супругу и мать.

Я наблюдал за ней издали. Все ее внимание было поглощено мальчиком: она о чем-то разговаривала с ним и ласково улыбалась его ответам. Они зашли в отдел детского платья, и там она купила ему костюмчик, показавшийся мне удивительно красивым и стоивший, очевидно, немало.

Со свертком в руках она вышла на улицу, подозвала извозчика и села с мальчиком в пролетку.

Не мешкая ни минуты, я тоже кликнул извозчика и приказал ему следовать за нею.

Мы поехали в сторону Каирского вокзала. Выехав на привокзальную площадь, она остановила извозчика перед внушительным на вид угловым домом. Получив деньги, извозчик уехал.

У дверей дома стоял смуглый парнишка. Увидев приехавших, он подбежал к ним, поздоровался, взял у Наваим сверток и понес его в левой руке, правой завладел мальчик, о чем-то оживленно ему рассказывавший.

Я топтался на месте, не зная, что предпринять. Через несколько минут смуглый парнишка вышел и уселся на пороге.

Я подошел и вежливо, заискивающе даже, поздоровался с ним. Между нами завязался дружеский разговор, чему немало способствовал щедрый бакшиш, который я не замедлил ему вручить.

Скоро я узнал, что разговариваю с сыном бавваба[11], что дом их трехэтажный и квартир в нем шесть. Ту красивую даму зовут Бахийя, живет она на втором этаже, в квартире налево. Вместе с ней живет ее отец, а мальчик, которого я видел с нею, — ее сын.

Я решил, что узнал достаточно, и расстался с парнишкой, чтобы не вызвать у него подозрений. Пройдя квартал до конца, я уже собирался повернуть назад, как вдруг в дверях маленькой лавчонки заметил знакомого. Совсем недавно он торговал сигаретами и сладостями неподалеку от моего дома, и я был его частым покупателем. Мы поздоровались, и он весьма радушно пригласил меня войти, предложил сесть и сам, болтая, уселся рядом. Разговор зашел о преимуществах торговли в этом квартале, и я спросил его о доме, где жила Бахийя. Заговорив о жильцах этого дома, он прежде всего упомянул ее. По его словам, она была женщина благородного происхождения, пользовалась прекрасной репутацией и была вполне обеспечена.