Синева осенних вечеров - [5]

Душу можешь не сберечь…

Мы палили самокрутки,

Грозно морщили мы лбы.

Генерал сказал: — Увы!

Знаешь, друг, солдат без шутки —

Это каша без крупы.

Слушать мне смешно немного

Поучения юнца.

Забирай-ка, парень, с богом

Заводного жеребца!

А не то… —

И сунул бардам

Под нос пуд костей и жил.

…За немецким арьергардом

Эскадрон в ночи спешил.

И на тех тропинках подлых,

Полных выбоин и тьмы,

С непривычки маясь в седлах —

Горе мыкали и мы.

…А земля в жару дрожала…

А металл живое рвал…

И сказал ты вдруг: — Пожалуй,

Прав казачий генерал.

На Дону ли, на Шелони,

В яром зареве огня,

Боевые наши кони

Есть Пегасова родня.

Ибо честные поэты —

Поголовно все — бойцы.

Мы не люди без победы,

Не жильцы и не певцы.

Впрочем, это — прописное,

Будто небо и земля…

И бежали наши кони,

Понимая шенкеля.

И заря вставала ало

Вместе с синью полевой.

И металось из металла

Крошево над головой.

Северо-Западный фронт, 1942

ПОЕТ ЖЕНЩИНА

Осатаневшая от пота,

От смерти, грязи, полусна,

В окопах маялась пехота.

И пела людям про кого-то

В эфире женщина одна.

Она молила, и просила,

И выручала в черный час,

О милых пела и красивых,

А нам мерещилось — о нас.

А нам казалось, огрубелым:

Голубоглазые подряд,

Благоухая белым телом,

Над нами ангелы парят.

Они касаются устами

Войною вытянутых жил

И осеняют нас крестами

Далеких отческих могил.

Покачиваясь, как на льдинах,

В хорал сплетая голоса,

Несут на крыльях лебединых

Дымящиеся термоса.

Сверкая снежными плащами

У белых облак на краю,

Солдат махоркой угощают,

Ненормированной в раю.

…От динамита и тротила

Тряслась вселенная до дна.

…О чем-то песню выводила

В эфире женщина одна.

А нам казалось: на восходе

Несется голос в синь весны.

И снились матушке-пехоте

Ее немыслимые сны.

Северо-Западный фронт, 1942

«Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, НЕ ЗАБЫВАЮ..»

Ночь непроницаема, как уголь,

Снег вокруг — подобие золы.

Мертвецов затягивают туго

Крови замороженной узлы.

Поспокойней на исходе суток,

Можно подремать на рубеже.

И кричит по рации кому-то

Молодой солдатик в блиндаже:

— Я — «Онега»!

                         Я — «Онега», «Лена»!

Отвечайте, если вы жива!..

И соскальзывают по антеннам

В полковые рации слова.

Вновь несется над передним краем

Голос сумасшедший в окоем:

— Я тебя люблю, не забываю!

— Я тебя люблю, не забываю!

— Я тебя люблю, не забываю!

— Что же ты безмолвствуешь?.. Прием!

Северо-Западный фронт, 1942

ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК

Висит в лесу почтовый ящик.

Он с нами вместе всю войну.

Его несли из сел горящих

И вот — прибили на сосну.

В минуты редких передышек,

Когда тревожный берег тих,

Бойцы поспешно письма пишут

И в ящик складывают их.

Как боль сыновняя о маме

Листки пойдут к родным лугам,

И мать дрожащими губами

Их прочитает по слогам.

…Спешит медлительная почта…

Боец, бывает, мертв уже,

А голос милого сыночка

Неутомимо и бессрочно

Звучит у матери в душе.

Ловать, 1942

СВИСТИТ ВОЙНА ЖЕЛЕЗОМ В ЛИЦО

Свистит война железом в лицо.

Ни стать, ни сесть, ни упасть нельзя.

Все туже, туже огня кольцо.

И давят враги нас, в крови скользя.

Но мы и сами — вперед!.. вперед!..

Гаубиц жерла нам в лоб гудят.

Глаза заливает соленый пот,

И жестче жести губы солдат.

И пятится, пятится, пятится враг.

И видит сквозь тысячи верст боец,

Как грузно рушится в грязь рейхстаг,

Как глыбы гранита грызет свинец,

Как ржут жеребцы Бранденбургских ворот,

И ветры мочалят белый лоскут,

И нашим врагам раздирают рот

Крики и вопли:

«Гитлер — капут!».

Не мы заварили весь этот ад,

Мы вышибаем лишь клином клин.

И жестче жести губы солдат,

Губы, в которых «Даешь Берлин!».

Сталинград, ноябрь, 1942

БОИ ГРЕМЯТ ЕЩЕ В ЕВРОПЕ

Бои гремят еще в Европе,

И смерть еще свое берет,

Но минет время, в свой черед

Планета вспомнит об окопе,

Откуда мы пошли вперед.

Волга, 1942

В СТАНИЦЕ ПУШКИ… ПЫЛЬ… ОБОЗЫ…

В станице пушки… пыль… обозы…

Грустит на цепке пес незлой.

И мирно пахнет от повозок

Травой привядшей и смолой.

Бойцы у кухонь с котелками, —

Солдатским щам пришел черед.

А кто-то точит нож о камень,

А кто-то дремлет наперед.

Поет цыганка, будто стонет,

Звенит монисто из монет.

Играет юность на гармони

Все о любви, которой нет.

Завороженные трехрядкой,

Солдаты песенку хрипят.

И смотрят девушки украдкой

На славных стриженых ребят.

Река рыбачьи лодки вертит,

Вдали саперы ищут брод.

…Как будто ни войны, ни смерти, —

К страде готовится народ.

Дон, 1943

В ОКОПЕ, В ПОЛЕ

Тишина полевая

И полыни пыльца.

Пыль полей истлевает

На морщинах лица.

И в душе у солдата

Эта тишь, как ожог.

Будто где-то когда-то

Я все это прошел.

Было, было все это

Наяву иль в бреду:

Я в зеленое лето,

Точно в реку, бреду.

Вскрикнут сонные гуси,

Просвистит ветерок.

Снова тихо над Русью

У полевок-дорог.

Ни войны и ни боли —

Только вёдро и синь,

Только гуси на поле

Окликают гусынь.

Никого там не травят,

Никому там не лечь.

И шумит разнотравье,

Точно бабкина речь,

Точно реченьки лепет

Там, в глуши, вдалеке.

…Самолеты — над степью!

Самолеты — в пике!

1943

МАЛЬЧИК НА ДОРОГЕ

Мальчишка шел, задохшийся от пыли,

Из черных сел, где вороны кружат.

Его станицу пушками разбили,

Отец и мама мертвые лежат.

Трещали крыши от жары в колхозе,

Бродил в лощинках, запинаясь, дым.

Ревели танки, сокрушая озимь.

И мальчик шел. И пепел плыл над ним.

Застывших туч печальное молчанье.

В его глазах отчаянье и страх.

…А в этот день шутили англичане

В кругу своих детей, на островах.