Синева осенних вечеров - [2]

Он бородат и розов был,

И снисходительно был вежлив,

И утомительно уныл.

Читал он долго и тревожно,

В худое кутаясь пальто,

О том, чего понять неможно,

Чего не ведает никто.

Я слушал долго и сердито,

Почти на муки обречен,

Стихи заезжего пиита,

Сам бог не ведает о чем.

Он кончил. И блюдя приличье,

Я вывел парня на крыльцо,

И все в ушах звенело птичье

Его невнятное словцо.

Заря вздымалась над домами

И тьму пахала, как плуги.

И тень растаяла в тумане,

И стихли грузные шаги.

Трещали воробьи без счета,

И было утра торжество.

И пожалел я отчего-то

Ночного гостя моего.

1974

И ВЕЧНЫЕ ПИШИТЕ ПИСЬМЕНА

Однажды смерть приходит за тобой,

Никто ее внимания не минет.

И оседаешь прахом над тропой,

Как фронтовик, споткнувшийся на мине.

А жизнь вокруг в движении корней,

В дыханье листьев, в перезвоне речек.

Она поет о нем, и он поет о ней

На древних диалектах и наречьях.

Еще никто не приходил навек

На этот свет, грустите, как хотите,

Но человек затем и человек,

Чтоб письмена оставить на граните.

Он тяжкий молот поднял над собой,

Перо, мечтая, обмакнул в чернила,

На утлой лодке бросился в прибой,

И злоба вод его не схоронила.

Пока живете — сейте семена.

Наследье предков ревностно храните,

И вечные пишите письмена

На ограненном грозами граните!

1974

БЕРЕГИТЕ СТАРИКОВ

Ах, как радостно вседневно

Знать и сердцем понимать,

Что на свете есть Матвевна —

Мама, матушка и мать.

Что с тобой в едином веке,

Как с бойцом в бою боец,

Нет, не просто Павлыч некий —

Батя, батюшка, отец.

Сколько б лет тебя ни било,

Но покамест не затих,

Хоть какой ты есть, а милый —

Для родителей своих.

Пусть вокруг и гром и слякоть, —

В старом домике своем

Можешь ты молчком поплакать

Со старушкою вдвоем.

Укорят когда — по чести,

Без навета, по любви,

И вздохнут в ладошку вместе:

«Господи, благослови…»

Стариков любовь немая,

Легче с ней судьбу ломать.

Только это понимаешь,

Потеряв отца и мать.

Враз старее ты на тризне,

Хочешь — нет — закон таков.

Пуще глаза, больше жизни

Берегите стариков!

1974

РАНЫ СЕРДЦА ЗАЖИВАЮТ ПЛОХО

Не умеем ни стонать, ни охать,

Но пока ты смертью не убит —

Раны сердца заживают плохо,

Тихо ноют ссадины обид.

Схвачены железными вожжами

Будней быта, космоса глубин,

Стариков, бывает, обижаем,

Терпеливым женщинам грубим.

От ничтожных черные печалей —

Бесполезно лезем на рожон,

Преданных очей не замечаем,

Нежелезных жен не бережем.

Ворожим на картах и на травах,

И в сухой красе осенних жатв

Обнимаем лживых и лукавых,

Даже кровью жил не задрожав.

Что ж, за все положена уплата,

И в глуши преданий и баллад

Подле прокуратора Пилата

Молча усмехается Пилад.

1974

СЕЕТ ИЗМОРОСЬЮ ОСЕНЬ

Сеет изморосью осень…

Под шагами грузнет гать.

Нет, не срок еще в обозе

Старой гвардии шагать.

Торопись! Чем века меньше

До черты последних дней,

Тем желанней нежность женщин,

Жажда мужества нужней.

И когда дойдет до слуха

Шлепанье пяты босой,

И появится старуха,

Та, раскосая, с косой, —

Ты простись со светом белым,

Не в укор скажи судьбе:

Все, что мог я сделать, — сделал.

Черт с тобой, тащи к себе!

1974

ЖИЗНЬ КОРОТКА, И, В БУДНЯХ ПАРЯСЬ…

Жизнь коротка, и, в буднях парясь,

Вдруг доживаем до седин.

И все ж трудись. Трудись без пауз.

Лишь труд надежен. Труд один.

Недолгий век — он наше горе,

Но славим воли торжество,

Чтоб стал твой стон — «Мементо мори!» —

Бичом безделья твоего.

И на земле суровой славясь

Трудом, отпущенным в удел,

Твори устойчивую завязь

Грядущих помыслов и дел.

Нет в жизни радости без тягот,

Но будет жить молва потом:

«Он был отменный работяга,

Своим откованный трудом.

Отнюдь не думая о славе,

Он жил для всех — и оттого

Он след в Отечестве оставил,

Запомним, граждане, его!»

1975

КОГДА ПРИДЕТ МОЙ ЧАС ОСОБЫЙ

Когда придет мой час особый,

Вселенской выдуманный злобой,

Вином, любовью, местью ада,

Уплатой сердца табаку, —

И равнодушная лопата

Лежать устанет на боку, —

Ухватит смерть свою дубину,

Вонзит ее в живую плоть.

И я почувствую глубинно,

Как глупо выдумал господь:

Бредут во тьму былые души,

А мир из грома и огня.

Нет, он не лучше стал, не хуже, —

Он стал беднее на меня.

Не разумея это слово,

Его естественную суть,

«Он стал богаче на другого», —

Меня поправит кто-нибудь.

— Да… да… конечно… не иначе… —

Скажу я, голову клоня, —

Мир на другого стал богаче,

Он стал беднее на меня.

1975

ВОРЧИШЬ ПОРОЙ, НОЧАМИ МУЧАСЬ

Ворчишь порой, ночами мучась,

Гудит с устатку голова.

Такая каторжная участь —

В свой лад сколачивать слова.

Такая сказочная доля —

Услышать, ношу скинув с плеч,

Многоголосую, как поле,

Тобою вспаханную речь.

А где то поле? В поле что там?

В ином не сыщешь колоска,

Лишь, изъязвленная осотом,

Лежит болотная тоска.

Подчас и колос — лишь полова,

В нем лживый вкус, обманный вес,

Известно, что основа слова

Чужда ничтожности словес.

Иную речь отыщешь разом,

Иной глагол — года лови

Вот так же, как находят разум

На колдобоинах любви.

…Молчишь и маешься ночами,

Чтоб обрести на речь права.

Когда слова́ сильней молчанья —

Тогда лишь тратятся слова.

1976

ВОСПОМИНАНИЕ О ПРОЛЕТАРСКОЙ ДИВИЗИИ

Ах, станет сердцу жарко,

Как вспомнишь те годки, —

Родная Пролетарка,

Московские полки!

Среди дивизий славных,

Каленых добела,

Среди своих и равных

Ты первая была.

И в радости, и в горе

Всегда в ряду с братвой,

Я был твой стихотворец

И знаменосец твой.

На праздничных парадах