Синее на желтом - [95]

И еще Егор Семенович был сейчас недоволен самим собой. Отчитали его, как мальчика, а он этого ох как не любит. Поделом, конечно, не лезь в чужую душу. Оно-то так, понятно, но обидно. Обидно, что ума не хватило воздержаться от стыдного этого разговора.

— Ну что ж, поговорили, и хватит, — тихо сказал он Чемберлену и слегка потянул вожжи. Чемберлен одобрительно мотнул головой и потащил повозку вдоль Синопской. Принц тявкнул, напоминая о себе, и засеменил рядом с лошадью. И тут на него, во второй раз за это утро, обратила внимание Клавдия Петровна.

Женщина вдруг сразу как-то всполошилась и закричала на всю улицу:

— Маленький, иди сюда, маленький!

Большие — Чемберлен и Грачев — не обернулись, потому что это их не касалось. А маленький…

— Рыжик, ко мне, ко мне, рыжик!

Возможно, Принц догадался, что это его зовут. Я даже уверен, что догадался. Но он больше всего боялся сейчас, что его разлучат с лошадью, к которой он вот так, чуть не с первого взгляда, почувствовал нежную, глубокую привязанность. Чистую, бескорыстную привязанность, ничего не требуя взамен, не смущаясь и тем, что печальная эта лошадь сейчас как будто и вовсе потеряла к нему интерес. Ну и что же! Все равно Принц почти счастлив. Почти, потому что есть еще страх перед разлукой. Принц знает: его легко могут разлучить с Чемберленом. Запросто. Потому что многие на свете сильнее маленького щенка. Человек, например. Или чужая большая собака. Или чужая лошадь. Ничего другого он пока не знал. Но и этого было достаточно, чтобы бояться. Вот потому-то он и сделал вид, что не слышит женщину. Он понимал — это разлучница его зовет.

А женщина, не зная всего этого, все звала и звала Принца. Звала взволнованно и тревожно, жалостливо и просительно.

— Рыжик! Да куда же ты, маленький?

Бесполезно. Теперь его уже не дозваться.

10

Вот уже осталась позади Синопская, рысью проехали короткую, всего на двенадцать номеров, улицу Кропоткина, обогнули полукруглый, запыленный скверик на Водовозной площади, и Чемберлен замедлил шаг у въезда на круто взбегающую в гору Корабельную улицу. Грачев спрыгнул на землю. Восемьдесят два грачевских килограмма Чемберлену, конечно, не в тягость. Но зачем понапрасну перегружать немолодую уже лошадь. И Егор Семенович, не выпуская из рук вожжи, зашагал по мостовой слева от повозки, как и положено всякому водителю транспорта по правилам правостороннего уличного движения.

Он все еще думал о Клавдии Петровне, но уже и вовсе без раздражения и обиды. К нему вернулось обычное его ровное настроение. Он не умел долго сердиться ни на других, ни на себя. Да и к чему? Что сделано — то сделано. Несколько раз ему попадался на глаза замельтешивший, ошалевший от счастья Принц. Но Егор Семенович, скользнув по щенку взглядом, тут же забывал о нем. И это не в упрек Грачеву. Щенок сейчас не занимал его ни с какой стороны. А зачем взрослому человеку думать обо всем, что попадается на глаза? Несерьезное это занятие, годное разве только для бездельников и для тех, кто в жизни лишь наблюдатель. А Егор Семенович в жизни деятель. Так он себя понимает. И с этим нужно считаться.

Никем не сдерживаемый Принц расходился вовсю. Чего он только не вытворял. То забежит вперед и давай, подражая Альме, сердито, ох, как сердито, рычать на Чемберлена. А то подпрыгнет, пытаясь лизнуть его в губы. Целовака. Даже не верится как-то, что у свирепой Альмы такой нежный, ласковый сынок.

А затем Принц затеял такую игру: проскользнет под брюхом у Чемберлена и выскочит на мостовую. И тем же порядком с мостовой на тротуар. Веселая затея. Три раза обошлось благополучно, а на четвертый Принц едва не заплатил жизнью за веселье. На этот раз разогнался он с такой силой, что, проскользнув под брюхом у лошади, оказался почти на середине улицы. А тут из переулка машина. Грузовик-трехтонка. Еще секунда, и осталось бы от щенка только мокрое место. Но в эту вот самую секунду и сжалилась над веселым Принцем судьба в лице Егора Семеновича Грачева.

Егор Семенович сделал один только шаг. Один широкий, спокойный шаг в сторону машины, и жизнь Принца была спасена. Носком сапога Егор Семенович поддел щенка и отбросил прочь. Принц пролетел немного по воздуху и шлепнулся на мостовую, так и не поняв, что ему угрожало: «Дрянь какая, шкурку свою не бережет», — беззлобно подумал Егор Семенович. Нет, это было не ругательство, а просто так, как говорят, констатация факта. Да за что ругать щенка? Разума у него нет, а значит, и ответственности никакой — ни за себя, ни за других.

Наверное, Егор Семенович и еще что-нибудь подумал бы о Принце, но ему помешал в этом водитель грузовика. Скрипнули тормоза, и водитель высунулся из кабины. Щенка он почему-то не заметил, слишком он маленький, незначительный, зато верзилу в «капитанке», который чуть не угодил под колеса автомобиля, решил отчитать как следует.

— Ослеп, что ли? Возьми глаза в руки, чучело гороховое, — и так далее и тому подобное, словом, все, что причитается в таком случае пешеходу от разгневанного автомобилиста.

А Егор Семенович сказал только одно слово в ответ:

— Помолчи!

Водитель чуть не взбеленился.