Синее на желтом - [93]

— Не смешно, — жестко отрезала Клавдия Петровна. — Вы бы лучше…

Грачев не дал ей договорить. Опять рассмеялся. Опять тихо, почти беззвучно. Значит, снова вспомнил что-то смешное. В его понимании смешное. Клавдии Петровне сегодня что-то не до смеха.

— А это уж смехота такая. Нет, не байка. Истинная правда. Самый что ни на есть доподлинный случай. Работал я тогда, в году, значит, двадцать восьмом, на Херсонщине, кучером в райотделе милиции. Возил самого начальника товарища Гришко. Сильный был мужчина, вечная ему память, строгий, в моих делах разбирался до тонкостей, потому что сам в гражданскую был у товарища Буденного ездовым на пулеметной тачанке. От меня лично что требовалось при таком начальнике? Главное, чтобы выезд был на большой палец, чтобы каждый видел — едет на нем не кто-нибудь, не пешедрал какой, а человек кавалерийского звания. Ну а я, понятно, старался. И для хорошего человека. И для собственной приятности. Молодой был, любил пофорсить. Ну так вот. Везу я как-то товарища Гришко в одно дальнее село, в глубинку. Едем мы, значит, по степи, лето в полном соку, простор, вольность, воздух пахучий, дорожка накатанная, кони лихие, тачанка легкая. Летим! Красота! Вдруг вижу справа от дороги табор цыганский…

9

Клавдия Петровна криво усмехнулась.

— А может, на сегодня хватит, Егор Семенович? Что-то прицепились вы к этим цыганам — не отцепитесь.

— Что ж в них плохого, Клавдия Петровна? Люди как люди.

— Да я не об этом. Только опять вы про табор. Опять начнете всякие гадости про женщин говорить. А я слушай. Нехорошо получается, Егор Семенович. Не ожидала я — думала, вы к женщинам с уважением.

— Вот от вас я действительно не ожидал, Клавдия Петровна. С чего это вы шутки перестали понимать? То сами смеялись, сами шутковали, а тут вдруг: женщин не уважаете! Это я, по-вашему, не уважаю? А разве я кочевник какой? Я, слава богу, человек оседлый, семейный, не отсталый какой-нибудь элемент. Может, конечно, в чем и не разбираюсь, академию не проходил, но в женском вопросе… Тут уж извиняйте, Клавдия Петровна. Чего-чего, а какая нам всем цена без женского полу, это я знаю… Да что много говорить. Взять меня лично — не дай бог, помрет раньше срока моя старуха, что от меня тогда останется? Половина человека останется, вот что. Половина — не больше. Да вы по себе это знаете, Клавдия Петровна.

— Что я по себе знаю, вам того вовек не узнать, Егор Семенович. Только я не половина, я…

— Это вы из гордости так говорите, — прервал ее Грачев. — Гордость, конечно, нужна, от нее человеку сила. Но одной гордостью все не прикроешь. Я вижу, Клавдия Петровна. Не слепой. Вижу — тяжело вам. Беда, как тяжело одной. Замуж вам надо, Клавдия Петровна, вот что я вам скажу.

— Замуж? Спасибо за добрый совет. Но где же они, мои женихи? Что-то не вижу я их.

— Господи, вот сказала! Да вокруг вас столько мужчин.

— Женатых.

— Почему же? Не все женатые, есть и холостые. Взять, к примеру, Глебова.

— Разведенный Глебов, — сказала Клавдия Петровна.

— Разведенный, значит, неженатый.

— Спасибочки вам, Егор Семенович, за такого жениха, — Клавдия Петровна даже поклонилась Грачеву низко, в пояс, и расхохоталась. Впервые за это утро от всей души расхохоталась.

Грачев тоже рассмеялся.

— Ладно, ладно. Выходит, рассмешил все-таки.

— Вот что я вам скажу, Егор Семенович, — уже серьезно сказала Клавдия Петровна. — У меня на шее четыре едока, только они кровные мои, родные. Но чтоб пятого добровольно на шею посадить… Извиняйте. Не такая я дура. И ради чего, спрашиваю вас? Ради какого удовольствия? А он еще не просто едок, ваш Глебов, он еще и питок. И какой питок. Он все мое пиво в один присест выхлебает. Быстренько расторгуешься с таким муженьком.

— Что верно, то верно, — согласился Грачев. — Глебов насчет выпивки неаккуратный. Какой он вам жених! Про него я, сами понимаете, в шутку. Подвернулся на язык Глебов, я и ляпнул. А вот если серьезно говорить, Клавдия Петровна, тогда другой вопрос. Давно я хотел вам сказать, да не решался. Дело это такое, тонкое, значит. — Он замялся, но ненадолго. Одним глотком осушил кружку до дна, для храбрости, что ли, и спросил: — Вы моего шурина помните, Клавдия Петровна?

— Шурина?

— Ну да, шурина, брата моей старухи, значит, Антона Георгиевича. Он прошлую осень гостевал у нас.

— Что-то не припомню.

— Как же это! Должны помнить. Мы же пиво у вас пили. Да и нельзя Антона не приметить. Видный он собой. Немолодой, правда, пятый десяток разменивает, только еще в полной сохранности. Можно сказать, в самом цвету. В общем, со всех сторон положительный мужчина наш Антон. И руки у него мастеровитые — механик по весам и гирям.

— А, помню, — сказала Клавдия Петровна. — Он все к весам моим придирался.

— Так это он для смеха.

— Еще бы. Набрался градусов, а они щекотные.

— Ошибаетесь, Клавдия Петровна, Антон у нас непьющий. Водку презирает, пиво пьет, и то морщится. Он у нас шахматами больше увлекается. Любитель — не оторвешь.

— Вот как! Рада за его жену, повезло женщине.

— В том-то и загвоздка, Клавдия Петровна, вдовый у нас Антон, одинокий. Жена у него третий год как померла, а дочка…