Мария Сэн рассказывает, что присутствующих окропляют кровью Христовой с криком: «Sanguis eius supra nos et filios nostros!»[72]. Самая месса сопровождается непристойнейшими распутными движениями и восклицаниями. Некоторые показывают язык, другие совершенно сбрасывают платья, иные обнажают зад и поворачивают его к алтарю, третьи мастурбируют бесстыднейшим образом – и все это при элевации вырастает до адских неистовств, которые, наконец, заключаются бешенством разнузданной половой оргии. К середине XVII века черная месса становится популярной. Она стала почти публичной; не было больше тайны, что она совершается в Париже, при большом наплыве истерических женщин в церкви Св. Духа, в монастырском аббатстве и тому подобное. Процесс, который в блестящее правление короля-солнца был возбужден против аббата Гибура, так тяжко скомпрометировал высшую аристократию, что пришлось его поспешно прекратить. Но было установлено достаточно фактов, чтобы дать нам полное представление, типичную картину такой мессы, типичную и для последующего и для нашего времени.
В часовне, обитой черным, стоял алтарь, окруженный черными свечами. Здесь Гибур ожидал своих клиентов. И они прибегали толпами. Великий развратник и ядосмеситель, придворный поэт Расин, мадам д'Аржансон, де Сен-Поль, Ля Бульон, Люксембург, может быть, и лорд Бэкингэм, но сегодня – в последний день января 1678 – это знаменитая маркиза Монтеспан.
Она одержима желанием стать королевой, она готова всем пожертвовать, все сделать, чтобы достичь этого, но никогда она не была так далека от удовлетворения своего тщеславия, как именно теперь, когда Людовик XIV, страдавший сатириазисом, начал явно к ней остывать.
Гибур, знаменитый Гибур, который снабжал ядами всю аристократию, заражал ее любовными флюидами, один Гибур мог ей помочь. Лишь только она вошла в часовню, как уже сбросила с себя одежды и нагая легла на алтарь. И вот началась бесстыдная церемония. На животе ее священник разостлал плат и поставил на него чашу, на грудь ей положил крест. Затем он служит мессу, по католическому ритуалу, только quotiescumque altare osculandum erat, Presbyter osculabatur corpus, hostiamque consecrabat super pudenda, quibus hostiae portinculam inserebat![73].
Момент посвящения приближался. Дочь знаменитой Ла Вуазен, слишком хорошо известная по процессу отравительницы Бренвильер, трижды звонит. Дверь открывается, страшная ведьма дез'Эйлье появляется с двух- или трехлетним ребенком на руках. Его купили у матери за червонец: дети были дешевым товаром. Теперь он должен исполнить реченое, ибо Гибур бормочет: «Христос сказал: „оставьте младенцев прийти ко Мне“. Я хочу, чтобы ты пошел к нему и стал с ним – одно».
Гибур подымет ребенка над чашей и кричит: «Astaroth, Asmodee, princes de l'amitie, je vous conjure d'accepter le sacrifice que je vous presente de cet enfant pour les choses que je vous demande»[74]. Он кладет ребенка на живот Монтеспан и перерезает ему горло. Страшный крик, и жертвоприношение свершено. Головка ребенка откидывается, кровь течет в чашу, обрызгивает богослужебное одеяние священника и голые члены живого алтаря.
Дез'Эйлье берет убитого младенца и вырывает у него внутренности, которые должны послужить еще многим целям. Гибур мешает кровь с вином, туда же кладет куски гостии, в которой содержится пепел сожженных детских костей (детей, умерших без крещения), и поднимает чашу.
Он пьет и передает чашу Монтеспан. После освящения священник заклинает темные силы, чтобы они исполнили все желания Монтеспан, чтобы король делил с ней стол и ложе, чтобы королева была гонима и бесплодна, чтобы она, Монтеспан, стала королевой Франции. Наконец наступает нечто возмутительное: Missa tandem peracta, Presbyter mulierem inibat, et manibus suis in calice mersis, pudenda sua et muliebria lavabat![75]. Носительница одного из славнейших и благороднейших имен Франции отдается грязной похоти старика в присутствии Ла Вуазен и дез'Эйлье! В заключение священник приготовляет из остатков гостии, из крови и внутренностей ребенка ладанку, которую он отдает Монтеспан. Месса имела успех, ибо на следующий день Монтеспан удалось опять завладеть королем и прикрепить его к себе сильнее, чем когда-либо прежде.
* * *
Для нашего времени показания очень редки и мало достоверны. Немногое, что нам известно на этот счет, только с неимоверным трудом дошло до сведения тех оккультистов, которые этим занимаются; главным образом, Гюисманс в своем бессмертном «La bas»[76] и в предисловии к весьма, впрочем, посредственной книге Ле Блуа: «Le satanisme et la magie»[77], дает некоторые разъяснения по этому поводу.
Либеральная буржуазия торжествовала недавно в Париже, когда Лео Таксиль занимался своими шутками над клерикалами, но, тем не менее, можно принять за достоверное, что секта поклонников Сатаны разделилась в настоящее время.
Одна ветвь, палладисты – в каком отношении они находятся к итальянскому франкмасонству, остается вопросом – просто извратила католицизм. Это – нечто вроде неогностической секты, для которой Люцифер есть Адонай. Он бог света, принцип добра, в то время как Иегова-Адонай – злой бог, бог мрака. Видно, старое манихейство обладает невероятной живучестью.
