Силой и властью - [42]

Рахун принял на руки ослабевшее тело, продолжая напевать тихонько. Эта песня всегда помогала, прогоняла страхи и болезни его маленького приемыша; помогла и сейчас. Сердце Адалана забилось чаще, мощнее, дыхание стало глубже, краски начали возвращаться на лицо. Измученный болью Хасрат, поняв, что все наконец позади, отстранился, тяжело уселся на ближайшую скамью, спрятал лицо в ладонях. Жадиталь подобрала с пола кристаллы.

— Розовые, — прошептала она и повторила уже громко, для всех: — Розовые! Нет, вы видели? Совершенно спокойные!

Но Рахун уже не слушал. Как когда-то на мьярнской ярмарке, он сбросил с плеч магистерский плащ, завернул Адалана и направился к двери.

— Дай его мне, — Фасхил заступил дорогу, протягивая руки к мальчику, — твое место здесь.

Белокрылый остановился. Отдать сына сейчас, когда он едва избежал смерти, и кому — Фасхилу, который его терпеть не может, и даже не пытается это скрывать? Но Рахун уже видел нож в руке Барса, а в глазах — готовность умереть.

— Посмотри: магистры напуганы, — продолжал т’хаа-сар. — Успокой их, если сможешь. А я лучше за малышом пригляжу. Не веришь? Честно сказать, я сам дрожу от страха, но я же обещал твоего Лаан-ши беречь, значит, сберегу. Жизнью и кровью.

Когда Фасхил с мальчиком на руках вышел, совет взорвался криком. Каждый требовал права высказаться, каждый хотел сам, своими глазами видеть, что произошло с вечным льдом и неугасимым пламенем. Понять что-то в этом гвалте Рахун не пытался — его без того разрывало на части: страх и восторг, гнев и радость, жадное любопытство и глубокое отвращение. Еще миг — и пальцы вывернет когтями, спину разорвут крылья, шипастый хвост ударит по полированному камню. Белокрылый встряхнулся, сжал кулаки и сосредоточился на главном — на верховном магистре и его ближайшем окружении. Все члены совета свободны и равны, так гласит устав ордена Согласия, но безумцев, способных открыто спорить с Могучим и троими старейшими, на его веку не находилось.

Однако сейчас старейшие молчали. Дайран попросил у Жадиталь кристаллы и теперь разглядывал их, поворачивая так и этак, проверяя то на вес, то на просвет. Майяла и Сайломар с невозмутимым видом смотрели на него и ждали. Шахул даже не смотрел — он, как и Рахун, слушал зал. Дед не станет сейчас лезть с разговорами, это Рахун знал точно; скорее, осторожно, исподволь попробует утихомирить собрание — потушить гнев, развеять опасения так, чтобы магистры не почувствовали и не устроили новой волны праведного гнева.

Наконец Дайран закончил изучать кристаллы и передал их старейшим.

— Можете убедиться сами, — сказал он. — Тот, что был льдом, в самой глубине треснул, но у бывшего пламенем — никаких пороков, разве что он краснее и чуть теплый.

Майяла взяла, а Сайломар брезгливо скривился и отказался.

— Можно? — Датрис перехватил кристалл, тоже покрутил в пальцах. — И правда, на взгляд изъянов не найти. Идеальная форма.

— Да, да, — радостно подтвердила Жадиталь, — правда, потрясающе?!

— Воистину, — усмехнулся смотритель, разглядывая игру граней бывшего льда. — Потрясает основы мироздания. Прямо чудо какое-то, а не мальчишка! Самородок! Божественное дитя.

— Разве это плохо или смешно? — не унималась девушка. — Это отлично! Обрести такого ученика — честь для ордена.

Сайломар покосился на спорщиков, зло проворчал:

— Бестолковая молодежь… нашли, над чем потешаться. Это не ребенок, это — чудовище. — И снова вцепился в бороденку.

Но Датрис с Жадиталь его не слушали. Таль и правда светилась от радости, а смотрителя, как обычно, больше заботили собственные развлечения, чем мальчишка-маг, орден или общее благо.

— Может, ты его и учить возьмешься, раз он так тебя восхищает? Я бы на это посмотрел…

— Думай, что говоришь, Датрис, — жестко оборвала бывшего ученика старуха, — от мальчишки Высоким форумом за версту несет и рваной ноздрей тоже — какое еще ученичество? По правде говоря, тут только трое способны учить такого, как он. Но я точно не стану, да и другим не посоветую. Сайломар прав: этот ребенок — чудовище, от которого лучше избавиться, пока не поздно.

— Не выйдет.

Рахун удивился, услышав голос деда. Видно, удивился не он один: Сайломар, Майяла с Датрисом — все повернулись к старому хааши, даже Дайран Могучий поднял задумчивый взгляд и прислушался.

— Что, прости, не выйдет? — переспросила старуха.

— Не выйдет избавиться от Лаан-ши, магистр Майяла Дуарская. Может, ты не заметила, но когда мальчишке стало худо, Фасхил схватился за нож. В другой раз, если Барс не успеет, это сделаю я. Хочешь спорить с Хаа? Силенок не хватит.

— Что за варварство, Шахул? Вечно бы вам за ножи хвататься. Зверье… Разве я хоть словом обмолвилась о том, чтобы ваше Золотце убить? Поселить где-нибудь в уединенном месте, выставить защиту покрепче — и пусть себе живет. Можно даже навещать его иногда, а Волчонок присмотрит, раз уж это так необходимо.

— Тюрьма? — ахнула Жадиталь.

Зал снова всколыхнулся. Магистры принялись спорить: кто-то горячо поддерживал, кто-то осуждал, столь же яростно, некоторые просто растерялись — Рахун едва смог удержать песню ровной, спокойной и холодной: спорьте, думайте, но не давайте воли страху. Однако сам Белокрылый уже понимал — одного здравого смысла мало, многие уже все решили, и переубедить их так просто не удастся. Вон, хоть Сайломара. Шивариец вцепился в бороду и твердил свое: