Сильнее смерти - [98]

— Что это за Коммунистическая партия, в которой нет Симелы Шолаи! — услышал часовой над своим ухом громкий голос.

Часовой поднялся и уныло посмотрел на лежавшую на земле винтовку.

Через полчаса Шолая выходил из хижины в обществе Влаха и Белицы. Влах шел, понурив голову.

— Да мы давно уже хотим принять тебя в партию, чего ты возмущаешься. Вопрос этот давно решен. Дела только мешали, — говорил он, растерянно глядя в сторону.

— Если хотели бы принять, сообщили бы, — ворчал Шолая. — У вас всегда так: сами решаете, сами и знаете об этом. Вы меня спрашивали, кого нужно принять в партию из плевичан? Со мной не советуетесь! Ну и делайте, как знаете!

— Подожди, Симела, — вмешался в разговор Белица, хватая его за рукав, — подожди, я тебе все объясню.

— Молчи! — крикнул Шолая. — Это ты часовых ставишь! Если еще раз увижу часового, идя на партийное собрание, покажу тебе дорогу через Виторог.

— Да ты ничего не понимаешь!

— Замолчи! Получше вас знаю, что такое партия.

Влах шагал и про себя думал: «Войти вот так штурмом в партию… Такого еще не бывало. Дело ясное, вопреки инструкциям, но что я мог сделать. И Сури поступил бы точно так же…»

VI

Разбитые роты четников отступили в Медну и Печску, захватив раненых и оставив трупы на берегах Пливы.

Когда Дренович входил в дом попа, он был хмур. За ним вошел понурый Тимотий. Вслед за ними брел растерзанный Томинац. Войдя в комнату, он бросил на стол потрепанный хлыст.

— Его нужно найти, этого плевичанина, это он их учит! Почему я весь огонь сосредоточил на горе и не попробовал ниже? Собачье отродье… — выругался он.

— А кто виноват? — вспыхнул Тимотий. — Кто разработал план форсирования Пливы там, где переходят вброд?

Томинац окинул его презрительным взглядом. Потом язвительно проговорил:

— Вы, господин капитан, были за фронтальный поход! Если бы не вы, с нами этого не произошло бы.

— Да, вы бы спасли королевство! — со свирепым видом выкрикнул Тимотий. — Вы бы воскресили его!

— А вы его похороните! — в том же тоне ответил Томинац.

— Кончайте препираться, — прервал их Дренович. — Из поражения необходимо сделать вывод. — Он поднял глаза и посмотрел на торчащую бороду Тимотия. — Что толку от вашего гнева? Вы били солдат на позициях, вместо того чтобы повести их в бой. Что из всего этого может получиться?

Искоса посмотрев на Дреновича, Тимотий сказал:

— Как же тогда мы должны действовать?

— Я вам расскажу. Садитесь.

В голосе Дреновича зазвучали командирские нотки. Тимотий снял гимнастерку, погладил бороду и, цинично усмехнувшись, остался стоять на месте.

Дренович нагнулся и положил руки на карту…

В ту ночь командование четников разработало план создания подвижных групп, план ареста Шолаи, захвата Плевы и других молниеносных действий. Все это должно было поднять моральный дух солдат. На рассвете колонны четников отправились на позиции, и Дренович выехал из Медны. Дорогой его встретил посыльный и сообщил, что отряд Дренко распадается, что группа во главе с Бубало дезертировала, угнала лошадей и скрылась. Дренович сурово посмотрел на Тимотия и язвительно проговорил:

— Ваша плетка, капитан, укрепила наши ряды.

А в полдень завязались первые бои с выдвинувшимися вперед частями партизанских засад.

В ту ночь, когда поступило тревожное сообщение от Белицы, Шолая решил завернуть в Козину к крестьянину Тодорине, чтобы расспросить о том, что творится в Плеве.

Дом Тодорины стоял в котловине. За ним сразу же начинался буковый лесок. Тянулся он до подножия горы. Шолая спустился знакомой тропой и, прикрикнув на щенка, лаявшего у самых ног лошади, подошел к двери. Тодорина высунул голову и, узнав Шолаю, вышел.

— Ты, Симела! Заходи… Уже встали.

— Некогда. Рассказывай, что творится в Плеве.

— Тогда подожди, что-нибудь накину на плечи, — проговорил Тодорина и вернулся в дом. Выйдя вновь на крыльцо, начал рассказывать:

— По сути дела, ничего нового нет. В Плеву прибыл Бубало. Говорят, что и остальные прибудут. Четники опять нажимают на Герзово. Слышал, грозились твоей Зорке. Она вот-вот должна родить, это ты знаешь. Почему ты сам не заехал?

— Не мог, — проговорил Шолая. — А Бубало с большой группой нагрянул сюда?

— Человек тридцать.

— А в Плеве он еще ничего не сделал?

— Ничего. Говорят, ходил к попу Кесеричу и просил дать жилье какой-то женщине.

— А ты слыхал, что он угрожал Зорке?

— Говорят всякое. — Тодорина говорил почему-то медленно, растягивая слова.

— Ты его не видел?

— Нет. Завтра пойду к церкви, и там, должно быть, встречу.

— Если увидишь его, не рассказывай, что видел меня. Пересчитай, сколько их, и прощупай, чем они дышат.

— А ты еще заедешь?

— Завтра или послезавтра. Если не приеду сам, кого-нибудь пришлю.

— Пусть приходят ночью. Так лучше.

Шолая перебросил поводья, подтянул стремя и сел на лошадь. Поехал прямо к своему дому. Собака надрывно лаяла. Небо было чистым. Луна купалась в пене облаков. Ветер неслышно шелестел в листве деревьев.

В ту ночь Шолая покинул родной дом раньше, чем предполагал. В полночь за Пливой началась винтовочная стрельба. Сначала редкие и далекие, а затем все более частые и сильные приближались выстрелы от Герзово. Выйдя из дому, Шолая вывел коня, прислушался, чтобы оценить направление огня, и сказал Зорке: