Сильнее смерти - [78]

— Не видать вам больше своего Милана! Не видать Неаполя! Не видать Венеции! Кто заставлял вас на Пливу лезть? Получайте теперь!

…Та-та-та-та… — стучал его автомат.

Склон высоты был покрыт трупами. Оставшиеся в живых скрылись за гребнем.

Шолая отложил в сторону автомат и с усилием поднялся. Лицо его почернело от порохового дыма и усталости. Дрожащей рукой он поднес к губам флягу с водой и, не отрываясь, выпил ее до дна. Вытер рукавом губы, отошел в сторону и лег на спину, широко раскинув руки.

Подошел Проле, сел рядом, вытащил из кармана кисет и стал скручивать цигарку. Он был угнетен и молчал.

— Не надо было жечь Шипово, — с упреком сказал Шолая.

— Да, не верил я в подобное чудо, — горестно проговорил Проле. — И в мыслях не имел, что можно такую громаду повернуть назад. Хотя ты знаешь, я не трус. Интересно, что ты чувствуешь в подобных случаях?

— Я не думаю о том, что врагов больше, чем нас, — ответил Шолая. — Уже в первых боях я понял, что автомат с дистанции двести метров при стрельбе очередями убивает каждого двадцатого, а с расстояния пять метров каждая пуля идет в цель. Я не оставляю врагу времени на размышление — стреляю в упор. Когда открываешь огонь за двести метров, вражеский офицер думает о том, как тебя победить, а когда ударишь с пяти метров, он думает лишь о том, как спасти свою шкуру. Очередь из автомата с близкого расстояния так ошеломляет, что поневоле становишься как пьяный. А пьяный, как известно, не ведает, что творит.

— Да, психология боя, — задумчиво проговорил Проле, — видно, состоит в том, чтобы не оставить противнику времени на размышление, заставить его делать то, к чему он не готов. Кто бы мог подумать, что сегодня у нас все так здорово получится!

— Однажды встретил я в лесу медведя, — продолжал Шолая свою мысль. — Неожиданно. Но я не побежал. Медведь тоже был захвачен врасплох. И из нас двоих он первый повернул в лес. Испугался… Так и в бою. Надо породить у врага страх — вот в чем суть. Ты думаешь, итальянцы сегодня побежали потому, что были слабее нас? Ничего подобного. Нас было два десятка, а их сотни. А побежали они оттого, что мы ударили по ним неожиданно. Внезапность — вот в чем причина нашей победы.

— Мудрый ты человек, — усмехнулся Проле.

— Кабы был мудрым, четники бы не надули. Далеко еще нам с тобой до мудрости. Это по их вине нам пришлось Шипово сжечь.

— Да, это их рук дело, — согласился Проле. — Что будем делать с ними? — спросил он, задумчиво глядя на облезлый верх своих ботинок.

Шолая приподнялся на локтях и сел.

— Покончить надо с ними. Ударить как следует. А если будем ждать, они нам еще не раз нанесут удар в спину.

— Да, другого выхода у нас нет.

Проле бросил окурок и встал.

— Идем, — сказал он.

Поднялся и Шолая. Подошел к коню, забрался в седло и посмотрел на Плеву. Над селом спускалась ночь, в окнах зажигались огни, крыши зданий тонули в мутном сумраке. Взобравшись на холм, с которого, когда-то начался его путь в отряд, Шолая остановился. Здесь каждая тропинка и каждый кустик были ему так хорошо известны, что он не сбился бы с дороги даже с завязанными глазами.

— Домой хочешь заехать? — спросил Проле.

— Нет, не хочу, — ответил Шолая. — Вот когда побью четников, когда заставлю всех плевичан отречься от четнических офицеров, тогда и заеду.

— По Зорке-то, наверное, скучаешь?

— Скучаю.

— Так езжай!

— Нет, не сейчас. — И Шолая тронул лошадь.

Надвигалась ночь. Небо закрыли густые облака, отяжелевшие от влаги. Вдали сквозь просветы между кустами сумеречно белела Плива, вечно живая, не знающая ни сна ни отдыха.

XIV

И день и два ждала Зорка, надеясь, что Шолая вернется домой. Но так и не дождалась. Дни складывались в недели, а его все не было. Единственные вести о Шолае доходили до нее от солдат, проходивших через село. Да еще Проле передал через Влаха, что Шолая жив и здоров. Тяжело было Зорке, и, чтобы облегчить душу, она брала на руки дочку и говорила с ней об отце.

— Ничего, детка, возвратится наш папа. Сейчас он у Купреса, говорят, воюет. — Зорка гладила девочку по лохматой головке и радовалась, видя, как много в лице ее дочки отцовского. — Песни о нем поют по всей округе…

Вскоре после боя с итальянцами, о котором разнеслась широкая молва, к Зорке пришел дед Перушко.

— Бог помощь, Зорка! Здравствуй! — закудахтал дед, охорашивая бороду и ставя палку в угол. — Ну, как дела? Ждешь хозяина, а? Командира своего? А ты, дитятко, — повернулся он к маленькой Зорке, — соскучилась по отцу?.. Эх, сахарку у меня нет для тебя. — Старик начал подмигивать девочке, гримасничать, пытаясь ее рассмешить.

Зорка подала деду табурет и предложила присесть.

— Да, зима на пороге, а войне конца не видно, — вздохнул Перушко.

— Дедушка, я слышала, что ты у Шолаи был? — спросила Зорка.

— Был, бог свидетель, — весело ответил Перушко, удобнее устраиваясь на табурете. Умная голова у твоего мужа, ничего не скажешь. Встретил меня как родного, и дела все согласно обсудили. На меня ведь бабы в комитете напирали — требовали провиант разделить, который у итальянцев захватили. Чуть бороду мне не выдрали. А теперь все уладили. Сделали, как Шолая сказал.