Сильнее смерти - [46]

Его обступила толпа.

— Шолая не дает убивать турка!

— Что это значит?

— Что же, мы должны прощать им убийство наших?

— На что это похоже? С каких пор мы перешли в турецкую веру?

— Заставит еще нас кланяться аллаху!

— Ты нам скажи, что мы должны делать!

— Для того чтобы отомстить — спрашивать не надо! — многозначительно сказал Дренко.

— Верно! Верно!

И все зашагали на поляну, где фыркали обозные лошади и где среди ящиков захваченного трофейного имущества скрывался мусульманин.

Шишко по приказу Белицы охранял парня от нападения. Толпа бросилась туда, охваченная жаждой мести. Некоторые заколебались и остановились, а основная масса отправилась за Бубало.

Сверху, из леса, еще не совсем пришедшие в себя после прерванного сна, бежали Белица, Муса, Йованчич. Белица размахивал пистолетом, Муса на ходу расстегивал ремень с кобурой, Йованчич размахивал высоко над головой автоматом и ругался.

Запыхавшийся Белица остановился в двух шагах от толпы, взмахнул пистолетом и твердо сказал:

— На месте убью тебя, Бубка, и рука не дрогнет. А ну давай отсюда! Бегом!

— А ты, дед, — крикнул подбежавший Йованчич, — снимай штаны, ты их не заслуживаешь!

Дед Перушко начал оправдываться.

— Ко мне сноха приходила и такого наговорила! Может, это она все придумала? А на самом деле ничего и не случилось в селе?

Перушко подтянул штаны и тихонько начал подаваться в лес. Вскоре толпа разошлась.

XVIII

Вечером прибыл Проле с отрядом. После краткой беседы с Белицей и Мусой он направился к Шолае. Запершись в домишке, они разговаривали почти до зари, непрерывно курили. Утром приказали привести лошадей.

— Поход на Мрконич! — сообщил Проле.

— На Мрконич, плевичане! — крикнул Шолая, садясь на коня.

План был разработан. Осторожно обходя спорные вопросы, Проле сумел повести разговор так, что удалось выяснить все замыслы Шолаи.

— Боюсь четников и твоих плевичан, Симела, — прямо заявил Проле. — Четники устроили эту драку в Плеве, и плевичане поднялись по их призыву.

— Если на этот раз плевичане оставят меня в дураках, — решительно сказал Шолая, — тогда или меня, или их не будет. Они требовали, чтобы я их возглавил, и я согласился. Если еще раз произойдет у нас конфликт, то уже навсегда.

— Неужели тебя пугает то, что они могут оставить тебя? — спросил Проле осторожно.

— Заранее ни в чем нельзя быть уверенным, и я от своих земляков могу ждать чего угодно.

— Ничего. Если земляки оставят тебя, войска найдутся, — постарался утешить Шолаю Проле, одновременно желая выяснить его реакцию на такой поворот событий. Он заметил, что после этих слов мышцы как-то особенно напряглись на лице Шолаи.

— Ты это серьезно говоришь? — спросил он.

— Да.

— Тогда знай: меня это мало утешает. Мне без плевичан нельзя. Ведь они всегда гордились мною, а я то и дело позорил их. Мы просто квиты.

— Я все это понимаю, Шолая.

…Они миновали котловину и выехали на возвышенность, с которой открывался вид на Мрконич. Густой буковый лес окружал местность со всех сторон. Решено было сделать привал. Выбрали подходящую полянку, и люди начали спускаться вниз к источнику, чтобы напиться и напоить лошадей. Дренко присел на траву, закурил. К нему приблизился Йокан.

— Капитан, не дадите закурить?

Дренко полез в карман, чтобы вытащить портсигар.

— Угощайся, — протянул он портсигар Йокану.

Тот лукаво усмехнулся.

— Эх, из господского портсигара и пахнет по-другому. — Йокан присел рядом на корточки. — Я как-то был в Сараево. Какие там барышни! А как пахнут! Видать, у господ свой запах есть какой-то, особенный. Не как у нас.

Люди вокруг начали смеяться.

Шолая услышал, нахмурился.

— А этот барин и кокарды в кармане держит, — произнес он мрачно.

— Он может пустить их в дело, — с подозрением сказал Йокан.

— Только когда меня не будет, — добавил Шолая.

Вечером колонна добралась до одного из сел мрконичского района. Заставив коней перескочить низкую, обвитую лозой ограду, Шолая и Проле через фруктовый сад пробрались на дорогу.

— Где Шишко? — спросил Шолая, останавливая лошадь.

— Тут вот, только что в дом зашел.

— Позовите его.

Он слез с лошади и привязал ее к ограде, затем вернулся на дорогу и остановился, ожидая Шишко.

Шишко шагал в итальянской накидке, развевавшейся на ветру. Он был единственным человеком, переодетым во все новое, только шапка оставалась старая. Сапоги у него блестели глянцем, и никто не знал, как это Шишко ухитряется этот глянец наводить и сохранить.

— Где ты пропадаешь, интендант? — спросил Шолая, подозрительно оглядывая его с ног до головы. — Ты как генерал одет у нас.

— Да я в село зашел, продовольствие раздобываю, а они кокарды требуют, — выпалил Шишко сердито.

— Что? — изумился Шолая.

— Я требую продовольствие для войска, а они мне — кокарды, — начал объяснять Шишко. — Хлеб меняю за кокарды, и все. Я говорю: «Войско здесь, продовольствие нужно». А они мне в ответ: «Если королевское войско, пожалуйста, а если не королевское — тогда боярышник собирайте в лесу».

— И все так говорят? — хрипло спросил Шолая.

— Почти все. Даже рюмки ракии не поднесли, — пожаловался Шишко.

— Белица! — крикнул Шолая.

Белица спрыгнул с лошади и подбежал.

— Возьми роту, и чтобы через час продовольствие было заготовлено. Если кто не даст — вытряхивай из штанов. Кто будет требовать кокарду — тех доставишь ко мне.