Сильнее смерти - [45]

— Здравствуй, Шишане! Разгружаешь?

— Здравствуй, дед! Помог бы, а? — предложил Шишко, закладывая карандаш за ухо. — Что тебе не спится?

— Да, видишь, какое дело: мне штаны нужны. Вот пришел, чтобы ты мне выбрал штаны поновее. Эти мои никуда не годятся, одна рвань.

— А у тебя что, требование есть?.

— Какое еще требование?

— Бумага такая.

— А для чего она мне?

— Без нее нельзя, — отрезал Шишко. — Пойди к Шолае, пусть прикажет. А сам я штанами не распоряжаюсь.

— Зачем же его сейчас будить? — начал возражать Перушко. — Ты мне дай, а бумажка — чепуха. Потом достану. Ты же знаешь, Шолая мне ни в чем не отказывает. Вчера он обещал мне штаны.

— Я этого не слыхал.

— Люди слыхали.

— Дай ты человеку, — вмешался Йованчич, закручивая густые усы. — Я слыхал их разговор. Шолая правда обещал ему штаны.

— Давай, не тяни! Видишь, у него дыры одни вместо штанов! — закричали остальные, с удовольствием наблюдая эту сцену.

Дед почесывал бородку, ожидая. Шишко раздумывал. Наконец принял решение. Из кучи барахла он вытянул новые итальянские брюки.

— Вот, надевай! Настоящий итальянец будешь! Еще убьет тебя кто ненароком!

— У меня будет кожух сверху, — возразил Перушко. — По кожуху человек узнается, а не по штанам.

— Эх, дед, теперь все девки будут твои!

— Настоящие офицерские, — твердил в восторге Перушко. — Еще бы мне сапоги, и был бы я одет с ног до головы.

— Эй, Перушко! — раздался крик. — К тебе сноха пришла!

Перушко раздвинул куст. Вышел на тропинку и посмотрел вниз. Увидел толстую, взъерошенную, румяную сноху с узлом в руке.

Дед помрачнел.

— Ты зачем тут? Что тебе здесь надо? — крикнул он.

— Рубину принесла тебе, бачо[7], — объяснила она.

— Кто тебя надоумил нести мне рубин? Ты пришла, чтобы тут на глазах мужиков хвостом крутить? Где это слыхано, чтобы баба приходила в военный лагерь? Поворачивай домой да нигде не застрянь по дороге! Вот я задам трепку мужу твоему! Да вот белье тут прихвати, — он стал складывать в сумку грязное белье. — Вот это отнеси. — Он протянул ей свернутые старые брюки.

— Ой, бачо, какие хорошие штаны у тебя! — удивилась сноха.

— Заслужил! Недаром воюю. А теперь бегом домой, и не оглядывайся!

Сноха вдруг серьезно посмотрела на свекра:

— Знаешь что, бачо? Ночью кровь в Плеве пролилась и стога горели.

— Что? — И со всех ног бросился бежать куда-то. Сноха впервые видела в своем свекре такую прыть.

— Ой, что ж теперь будет? — запричитала она, схватила сумку и побежала через кустарник. Ее белая кофта потонула в зелени.

Это было началом взрыва.

В ту ночь в мусульманском селе объявился юноша, который требовал, чтобы его отвели к Шолае.

Когда Шолая в лагере выслушал парня, оказалось, что тот с товарищами воровал оружие у усташей и прятал его в мечети. Он предложил доставить Шолае около тридцати винтовок и четыре пулемета. Шолая приказал, чтобы его проводили до сожженного села, и когда тот позднее в сопровождении патруля вернулся с обещанным оружием на телеге, Шолая приказал отпустить юношу.

Плевичане возмутились.

— Они жгут, а мы должны их прощать!

— Нечего защищать турок!

— Не допустим!

— Пошли прямо к нему!

— Нужно судить этого турка! — согласился Ракита.

— Правильно!

— Пошли к Шолае! — И группа человек в тридцать отправилась к Шолае.

Тот под буковым деревом чистил коня. Он свил клок сена в жгут и начал протирать морду и бока своего вороного. Услышав звуки шагов, обернулся и увидел громоздкую фигуру Колешко, затем Бубало, Округлицы и других. Сразу же догадался: что-то случилось. Он молча глядел на приближающуюся группу людей, потом спросил:

— В чем дело?

Толпа остановилась перед ним. Люди тяжело дышали. Затем Колешко сказал:

— Мы насчет того самого турка…

— Какого турка?

— Давай, Бубало, говори!

Бубало заговорил:

— Как же так, с этим турком? Зачем его отпустили? Они устраивают поджоги, а мы их прощаем… Отдай нам его.

— Зачем? — спросил Шолая, вытирая руки сеном.

— Мы убьем его.

— Он заслужил это, — подтвердил Колешко.

— Не дам! — отрубил Шолая и бросил жгут сена на землю. — Идите назад!

— Оставишь турка живым? — поинтересовался Бубало.

— Оставлю.

— Здесь, среди нас?

— Здесь!

— Да ты что, предаешь нашу веру? Переходишь в ислам?

— Но ведь он же воровал винтовки для восстания! Зачем его убивать?

— Убьем! — зловеще возразил Бубало. — Сейчас идем туда!

— Кто здесь командует, ты или я? — свирепо спросил Шолая.

— Ты сам по себе, а мы сами по себе.

— С каких это пор?

— Всегда.

— Заруби… слышишь… заруби себе на носу! Когда я прикажу, тогда будешь убивать! Без моего слова ничего не будет! — Шолая сжал кулаки.

Толпа зашевелилась, Бубало быстрыми шагами пошел прочь, а остальные за ним.

— Все равно, не будет он разгуливать здесь!.. Не будет…

— Пошли к капитану!

— Пошли, пусть он рассудит!

И толпа направилась на другой край лагеря.

Дренко стоял на пригорке, обросшем высоким папоротником, и следил за всем происходящим. Наблюдая за столкновением между Шолаей и плевичанами, он втайне радовался.

«Даже твои земляки уже не могут больше терпеть твою власть. Ты слишком суров, храбрый и глупый. Чем ты гордишься, храбростью? Но храбрость не мудрость. Скорее всего, ты плохо кончишь», — мысленно продолжал свой разговор с Шолаей Дренко.