Шургельцы - [107]

А пасти — дело нелегкое. Коровы убегали из стада, любили повольничать, побегать по полям, пожевать озими. Одна такая, по кличке Пеструшка, еще утром скрылась из стада. Унисье махнула рукой, пойти за ней поленилась. Корова объелась озимью так, что живот у нее надулся шаром, чуть не лопался.

С гумна вез солому Стюпан. Он увидел: на озими лежит корова, раздутая как бочка, только ноги торчат, язык прикусила, глаза выкатились, еле дышит. Стюпан не знал, что с ней делать. Подергал за голову, за хвост — как мертвая лежит. Стюпан выпряг лошадь, сел верхом и поскакал в село.

— Иван Петрович, на озими корова телится, — издали крикнул он Ванюшу.

— Не может быть, — изумился Ванюш. — У нас и нет таких, чтобы телиться в это время.

— Сам видел, знаю, это Пеструшка! Я всех коров наперечет знаю. Еще не верят… — обиделся подросток. — Я разве вас обманывал?

— Раз на озими — объелась она, — догадался Ванюш. — Ты езжай быстрей к Прась, пусть она бежит в поле. Я возьму лекарство и тоже туда!

Стюпан поскакал, придержав лошадь, остановился и сильно постучал в окно к Прась.

— В поле корова Пеструшка подыхает! Скорей! На озимях!

Прась только что пришла с утреннего обхода фермы. Потушила огонь в подтопке, быстро собралась, выбежала. Навстречу из дома выскочил завклубом Линкин, подбежал к окну, открыл его снаружи. На подоконнике стоял приемник. На всю улицу зазвенел знакомый голос, лилась чувашская песня:

…На серебряном озере

Белый лебедь плавает.

— Иван Петрович, твоя жена ноет! — закричал Линкин.

Но Ванюш вместе с Прась бежал в поле.

— Потом расскажешь, сейчас некогда! — крикнул он на ходу. Но приемник донес до него громкие слова диктора: «Перед микрофоном выступала участница объединенного хора, студентка музучилища Софья Силькина».

Ванюш закурил. Сердце его больно сжалось, в ушах звенел голос Сухви.

— Хорошо спела, ничего не скажешь, — сказала Прась.

Им навстречу, махая шапкой, скакал Стюпан.

— Скорей, скорей, подыхает!

— Ты езжай верхом, — сказал Ванюш Прась, — я тебя догоню.

Он помог ей сесть, дал повод в руки, ударил коня по крупу.

— Смотри не упади!

— Я еще маленькой каталась.

Прась поскакала. Ванюш и подросток бежали следом. На дороге их догнала телега. В ней сидели Анук и тракторист Роман. Правая рука у него была забинтована и спрятана под ватник. Роман побледнел, лицо осунулось, Анук правила лошадью, была задумчива, карие глаза грустные. Они пригласили сесть. Ванюш показал в сторону озими — не по пути…

Анук спрыгнула с телеги, подошла к Ванюшу, сказала шепотом, тревожно:

— Ванюш, у Романа, наверное, гангрена началась. Очень боюсь. Его к профессору направляют.

— Неужели? — испугался Ванюш. — Ты сначала к Агриппине Константиновне езжай, она поможет.

— Ты радио слушал сегодня? Сухви пела.

— У меня приемника нет, — ответил Ванюш и быстро ушел.

Анук поправила Роману руку, осторожно села рядом с ним.

— По радио кто выступал, я не понял? — спросил Роман.

— Жена Ванюша пела. — Анук помолчала и пожалела: — Напрасно я ему сказала. Растревожила только.

— Раз знаешь, Аня, надо говорить.

— Я хотела его обрадовать, а он еще больше расстроился…

— Это та сама, которая на квартире стояла в Бурундуках?

— Она, — ответила девушка.

— Я ее раза два видел. Она правда на артистку похожа. Больно хороша. Но все равно не лучше тебя. — Роман улыбнулся и левой рукой хотел обнять девушку.

— Роман, не надо. Руку растревожишь. — Анук закутала его плащом, ласково посмотрела в глаза. — Ты не боишься, Роман? Не бойся.

— Чего бояться? Медицина теперь чудеса творит. А главное — ты со мной.

— Сколько раз я тебе говорила: бери бюллетень! Не послушался…

— Я думал, пройдет. Вперед наука будет. Ну, не станем унывать.

Навстречу им ехал Ягур, вез солому с гумна на ферму.

— Роман, поправляйся, в помощники приду, вместе пахать будем! — крикнул он трактористу. — Вот у меня молитвенник. — Он вытащил из кармана справочник механизатора, поднял над головой.

— Хороший парень, веселый…

— Да у нас все как на подбор, — улыбнулась Анук.

ПО САННОМУ ПУТИ

Неподалеку от села стоит свиноводческая ферма. Крыша ее заново покрыта соломой, еще снегом как следует не запорошена. На слеги галки садятся, да изредка ворона прилетит, покаркает, перепрыгивая с одной на другую. Иногда сорока-белобока, вертя длинным хвостом, зазывает гостя. И птицы ведут себя так, что ясно: наступает настоящая зима. Пришла она. Все белым-бело.

Перед воротами стоят две подводы. На санях чего-чего нет, тут все хозяйство крестьянское: квашня, две корчаги, корытце для муки, лопата — хлеб в русскую печку ставить, ухваты с кочергой, ведра с помятыми боками, целый узел плошек, ложек, торчат и черенки двух половников с красными узорами. А поверх всего самовар и старая-старая керосиновая лампа. На вторых розвальнях — стол, табуретки, в узле перины, подушки, одеяла и пиджаки с кафтанами. В общем, все хозяйство Угуллина Константина — пока строил дом, он с разрешения правленцев жил здесь, на свиноферме, в небольшом домике, какие обычно есть во всех скотных дворах.

— На кой шуйтан берешь эту дряхлую лампу? — сказал Константин жене.

— Ты что, муженек, очень разбогател? Хочешь такую выбросить? Мы ее, помнишь, купили к свадьбе. Она не мешает, не тронь, — защищала тетка Ултути свой скарб.