Шургельцы - [106]

Прокурор из-под очков оглядел сидящих и повторил, что жалоба написана безо всякого основания.

Стали спрашивать, кто ее написал. Прокурор скрывать не стал, прочитал подпись: «С. Силькина». Мужики ахнули, услышав фамилию Сухви.

— Пожелавшие дать показания Мешков и Маськин тоже не могли подтвердить факта воровства.

Все закричали возмущенно:

— Позор! Клеветники! Не стыдно вам?

Прокурор попросил тишины.

— Что касается заявления Силькиной с просьбой передать ей половину урожая картофеля из приусадебного участка Еруслановых, то этим делом займитесь сами. Вот ее заявление. — Прокурор положил на стол листок бумаги, исписанный ровным почерком. — Она также требует часть имущества, как член семьи. Этим вопросом нарсуд будет заниматься, дело мы передали туда. Вот и все, товарищи.

— Бесстыжая! Подавиться бы ей этой картошкой. Дай ты ей, Иван Петрович, сколько она захочет! — крикнул Шурбин.

— Какое ей имущество? Она с ним и не жила. Вон у матери какой дом! — возмущался Сайкин.

— Товарищ прокурор, у меня к вам слово, — попросил Кутр Кузьма.

— Я слушаю.

— Надо бы тех, кто пишет напраслину, к ногтю прижать! — громко сказал он.

Маськин и Мешков заерзали на табуретках, о чем-то пошептались. Прокурор встал, подошел к двери, закурил. Спрашивали, сколько трудодней выработала Сухви до отъезда. Ванюш сказал, что всего двадцать семь трудодней и все они переписаны на имя матери Сухви.

— Городской майре, знамо, денег много надо, вот она и липнет как клещ к зерну. Коли суд будет, я первый пойду. Не годится их баловать. А то и другие дармоедничать начнут. Зараза, она и так развелась. Унять надо! — Шурбин стукнул кулаком по столу. — Анонимщиков-аллилуйщиков заодно тоже. Хватит. Написали, довольно! Терпеть больше не буду. — Шурбин со злостью посмотрел в сторону Маськина и Мешкова. Те притихли.

Прокурор посмотрел на Ванюша, затем обратился к Салмину, сказал так, чтобы все слышали:

— Гражданину Ерусланову надо разрешить покрыть дом. Дело, конечно, производством прекращаю.

— У него пока досок не хватает.

— Пусть колхоз поможет. Стоит, по-моему, такому работнику помочь.

— Я тоже так думаю, — согласился Салмин.

— Стоит, стоит! — одобрительно зашумели собравшиеся.

Ванюш сидел весь красный, часто курил, вздыхал.

— Спасибо, если можно, то я завтра же начну. — Он встал, помял фуражку в руках. — Колхоз пусть поможет и дяде Константину. Он соломой дом кроет, а у них семья, — добавил он тихо.

— И ему поможем. Так, члены правления? Верно я говорю? — спросил Салмин.

Мужики в один голос ответили, что согласны. Шурбин предложил завтра же послать плотников и собраться на помочь.

— А жене… — Ванюш замялся, потом сказал решительно: — Пусть берет что хочет… Ничего мы не жалеем. Больная она…

Все уважительно замолчали.

Прокурор ушел. Вскоре исчезли и Маськин с Мешковым.

Стали обсуждать наряды на завтра.

Последними из правления вышли Салмин и Ерусланов. На улице раздавались голоса парней и девушек. Они шли из клуба, громко обсуждали новую картину.

— Ефрем Васильевич, спасибо за кино! — закричали они.

— Пожалуйста. Только не меня, а вас надо благодарить, — ответил председатель. — Купили на заработанные вами деньги… Скоро радио во все дома проведем. Подморозит — поедем за столбами.

— Хоть сейчас, — откликнулись все.

Ягур пробежал пальцами по клавишам гармони, заиграл перебор, запел:

Где ты купил ведро светлое,

Где ты будешь воду брать?

У кого взял разрешение

С моей милой танцевать.

— О ревности не пой, не люблю ревнивых, — запретила ему Манюк. — Правда, Прась?

— Правда. Пой ты о любви, о радости, — тихо ответила Прась.

Салмин и Ванюш пошли дальше. Салмин все думал о том, как Сухви могла написать такую пакость на мужа. Не мог поверить.

— Зачем она так?

— Не знаю, — ответил Ванюш. — Признаться, уехать мне надо, Ефрем Васильевич. Не могу я без нее жить, не могу, хоть она перед сельчанами меня унижает. Она больна, это же ясно. За ней уход нужен.

— Я не понимаю, как можно после этого любить такую.

Ванюш не ответил, сказал только:

— Не миновать ехать. Может, я ее уговорю, может, я ей покорюсь, так и она уступит, вернется.

— Разубеждать мне тебя не хочется, но она не приедет. Я не сомневаюсь, — сказал Салмин. — Я поговорил с ней однажды, вернее, пытался поговорить. А она себя показала…

Салмин пригласил Ванюша к себе.

— Я теперь человек семейный, — сказал он с наивной гордостью. — Пойдем, по чашке чая выпьем. Анна будет рада.

— Поздно. В другое время с удовольствием. Я и сам хотел прийти. Для Валюшки книгу купил в Шемурше. Думаю, рада будет.

— Спасибо, да только ты не трать, ты ведь дом строишь, — сказал Салмин, а потом спросил: — Как с деньгами?

— Продали овец, двухлетку хотим тоже…

— Телку не надо продавать, потом купить трудно будет. Подумаем в правлении, посоветуемся с сельсоветом. Обожди. — И они расстались.

…Ветер подул неожиданно с юго-востока, заметно потеплело. Стал накрапывать дождь. Снег, как сахар в горячей воде, весь растаял. Воробьи зачирикали, галки загалдели, радуясь оттепели. Земля подсыхала. Даже коров выгоняли в поле, на жнивье, туда, где не успели вспахать под зябь.

Сестра Елвен, рябая Унисье, напросилась пасти коров вместо Кутра Кузьмы, который помогал Угуллину Константину строить дом.