Шумный брат - [8]
Со стороны поглядеть, так это он сирота, а я кулацкий сынок. Смешно мне было и непонятно.
Старые знакомые на новых местах
Вот он, интернат для мордовских ребят. Большое кирпичное здание. Окна узкие, длинные. Потолки сводчатые. Лестницы чугунные. Бежишь по узорчатым литым ступеням, а они гудят: бум-м, бум-м, бум-м!
Все называют этот дом по-старому — семинария. Хотя вьётся над крыльцом красный флаг, на колоколенке над ним всё ещё возвышается крест. В семинарии была своя небольшая церковь. Теперь в ней зал для собраний. Алтарь служит сценой. Удобно играть спектакли. И кулисы есть, и занавес ловко повешен — поперёк царских врат, которые куда-то исчезли. Икон тоже нет. А святые, нарисованные на стенах церкви, ещё остались, их замазали мелом. Сквозь белёсые полосы проступают косые взгляды их страшных глаз.
Но мы не боимся! Мы здесь хозяева. В зале всегда шумно, а на большой перемене в особенности. Здесь то и дело идут собрания. Бурные, шумливые. До чего же любим мы погалдеть, покричать «долой», «неправильно». Или похлопать в ладоши изо всех сил.
Казалось бы, чего нам спорить? Все мы приехали сюда из разных сёл — дети бедноты, мордовские мальчишки и девчонки, — чтобы хорошенько выучиться и потом учить других.
Ясно? Да не совсем. Вначале я удивился, когда вместе со мной вошёл в интернат и занял соседнюю койку в общежитии, поставив под неё свой расписной сундучок, Андрон. Оказывается, у него тоже была справка сельсовета. А главное, он сумел в своём бедном наряде так прибедниться, что его бы приняли и без справки.
Но больше всего меня удивила встреча с Толькой-поповичем. Он был тут как тут. И уже в старшем классе. И так освоился, что щёлкал младших по затылкам. «Москву» показывал — поднимал за уши. Ходил в заводилах.
Когда нужно было навести порядок, загнать ребят, расшалившихся на перемене, в классы или созвать на собрание, обращались к нему.
Попович лихо командовал, затрещины так и сыпал. И мне по старому знакомству охотно отпускал. Попытался я с ним задраться, да где там — сила моя была слабей. Как пожалел, что нет со мной Гриши, что вместо него Андрон. Тоже мне друг: проказничать — так вместе, а защитить — так нет его!
Я в тисках дисциплины
С самого начала Андрон меня перехитрил. Ему выдали казённое обмундирование, а мне нет. Потому что он был плохо одет, а я хорошо. Как же он надо мной смеялся! Я злился, а поделать ничего не мог. Не ябедничать же на него.
И ещё раз он меня перехитрил. На уроках сидел таким тихоней, что его оставили на задней парте, вдвоём с толстым, спокойным мальчишкой, который постоянно жевал то пряники, то урюк, то ещё что-то. Прозвали его «Пряничным».
У него отец был лавочником, и сластей у толстяка всегда был полон сундук. У меня слюнки текли, когда я слышал, как два приятеля жуют!
А я, показав свою резвость, сразу попал на заметку к нашей классной руководительнице Глафире Ефимовне. Она посадила меня на первую парту, чтобы я был всегда у неё на виду. Да ещё рядом с девчонкой. И сказала:
— Оля, поручаю тебе Берёзкина, постарайся его дисциплинировать!
Оля стала меня дисциплинировать:
— Берёзкин, не вертись! Берёзкин, вынь руки из карманов! Не гнись, Берёзкин, сутулым учителем будешь, школьники станут смеяться! Берёзкин, внимание! Пропустишь интересное!
Ну просто беда! Зажат с двух сторон. Вместо одной стало у меня две классные руководительницы. Одна строже другой. Оля строже.
Дулся я на неё, а ничего поделать не мог. Говорила Оля всё правильно. Чего же хорошего горбиться? Ссутулишься — и вправду школьники потом смеяться будут. Пропустишь интересное — пожалеешь.
А уроки были один интереснее другого. География, история, русская литература. Как и где люди живут, как прежде жили. Разве это не интересно? А мне повертеться хочется. Уж как-нибудь да нашёл бы минутку — Оля не позволяет.
— Тсс, слушай про Полежаева, он же наш земляк был, жил в Мордовии! — одёргивает Оля.
И я слушаю, забыв проказы, про тяжкую судьбу поэта Полежаева.
— Тсс, как интересно про Лермонтова!
И я затаив дыхание слушаю про Лермонтова.
Замечательно преподавала нам русский язык и литературу Глафира Ефимовна.
Чтобы лучше усваивали красоту русского языка, она задавала нам заучивать наизусть много стихов. Оле это было легко — она их давно знала. У неё отец учитель в русской школе, мать тоже русская. А мне потрудней.
— Ну давай помогу, — говорила она. — Ты слушай, слушай и запоминай!
И, отведя меня в дальний угол двора, во время большой перемены начинала читать стихи. И всегда такое, что я рот раскрыв слушал и забывал побегать и поозорничать с ребятами.
А что Андрон? Андрон, видя, как меня Оля дисциплинирует, только посмеивался да пожёвывал. Его сосед по парте не приставал к нему со стихами, а кормил пряниками.
Ссора из-за Лермонтова
Однажды из-за стихов у нас с Олей произошёл ужасный спор. Она обожала Лермонтова и хотела, чтобы я выучил наизусть поэму «Мцыри». Но ведь это же для меня всё одно что гору сдвинуть! Я взмолился. Попросил задание полегче.
— Хочешь «Колыбельную»? Изволь! — И она насмешливо стала напевать:
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Настоящее издание — третий выпуск «Детей мира». Тридцать пять рассказов писателей двадцати восьми стран найдешь ты в этой книге, тридцать пять расцвеченных самыми разными красками картинок из жизни детей нашей планеты. Для среднего школьного возраста. Сведения о территории и числе жителей приводятся по изданию: «АТЛАС МИРА», Главное Управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР. Москва 1969.
Повесть-воспоминание о школьном советском детстве. Для детей младшего школьного возраста.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.