Штуцер «Фосса» - [10]
Попросил хозяина достать мне прямой толстый гвоздь и небольшой фанерный ящик без крышки. Через несколько минут все это было найдено. Прежде всего я гвоздем прочистил пулевой канал, а затем, поставив фонарь внутрь ящика, показал, как его нужно прислонить к двери, чтобы свет бил прямо в отверстие. После этого я вошел внутрь и захлопнул дверь. Меня сразу же окутала чернильная темнота. За дверьми слышались голоса, шорох...
И вдруг тонкий луч ударил из круглого отверстия и яркой точкой уперся в черную стену сарая. Я поспешил к этой точке, прижал к ней большой палец и громко крикнул, чтобы вносили фонарь.
Луч света, пройдя сквозь пулевое отверстие в двери, должен был указать направление полета пули. Я не ошибся. Осветив стену, я увидел теперь чуть заметную, забитую пылью вмятину.
Гвоздем, который оказался у меня в кармане, я прозондировал ее и убедился, что он, углубившись на пять-шесть сантиметров, упирается во что-то очень твердое.
Это была пуля. Но для того, чтобы извлечь ее, пришлось предварительно выпилить из стены большой кусок дерева и расколоть его топором.
Пуля, пройдя сквозь толщу дерева, нисколько не деформировалась, и на ее оболочке даже виднелись следы нарезов. По своим размерам она походила на ту, что была найдена тогда нами случайно на охоте в черепе неизвестного.
Утром, закончив свои дела на хуторе, я выехал обратно в районный центр. Оттуда отправил на экспертизу найденную пулю, а сам немедленно отбыл в тот город, где жил Стасис.
Глава седьмая
НОВЫЙ СОЮЗНИК
Хоть это и был небольшой городок, розыски оказались сложными. «Проживающими не значатся», — гласили справки адресного стола, где я запросил о Казимире, Стасисе и Елене Повилонис. Пришлось разыскивать по именам. Начали с Елены — имени более редкого.
В адресном столе пришлось отобрать всех женщин, носящих это имя, а затем уже исключить тех, чей возраст явно не соответствовал возрасту Елены Повилонис. Осталось пять Елен, самой молодой из которых было тридцать шесть, а самой старшей — сорок четыре года. Теперь было уже нетрудно, наведя о них справки, исключить четырех и безошибочно остановиться на пятой.
И вот у моего стола сидит Елена Жибуркене. Она недоуменно смотрит на меня и теребит цветную косынку. Она еще не стара, ей сорок два года. У нее мягкие черты лица, слегка вздернутый нос, хорошо очерченные пухлые губы и округлый подбородок. Мне начинает казаться, что я где-то видел ее. Вспоминаю слова Зельмы: «У того молодого человека были большие и какие-то очень печальные глаза и длинные ресницы...»
У Жибуркене тоже красивые глаза и длинные ресницы. Я вижу в них не только печаль, но и большую тревогу. Уточнив, что Елена Жибуркене именно та, которую разыскивал, я начал ее расспрашивать.
Мне очень хочется знать о том, что ей известно о трагедии в Румбульском лесу, но говорить об этом еще не время. Я попросил Елену рассказать о своей жизни.
Рассказывала Елена очень скупо. Приходилось все время задавать вопросы. Наконец, она рассказала все, что имело отношение к делу
Родилась она в семье рыбака. Жили на морском побережье. В двадцать восьмом году восемнадцатилетней девушкой Елена вышла замуж за Кастуса Жибуркаса — молодого соседа, рыбака, знавшего ее с самого детства. Жили неплохо. Отец ее имел моторный бот и свои сети. Но через семь лет случилось большое несчастье: рыбаков в море застиг шторм, бушевавший целых три дня, и не вернулись на берег ни отец, ни двое его сыновей, не вернулся и Кастус. Вскоре умерла и мать Елены. Оставшись одна с пятилетним сыном Стасисом, Елена распродала свое немудрящее имущество и переехала в городок, где жила ее тетка. Этот городок, как и вся Виленская область, отторгнутая от Литвы, принадлежал в то время панской Польше. Трудно было устроиться на работу. Елена оставила сына у тетки и уехала к дальней родственнице на хутор, в соседний уезд. Там ее молодые, здоровые руки оказались кстати. Почти все, что зарабатывала у местного кулака, она отсылала тетке на содержание сына. Очень хотела, чтобы Стасис окончил школу и получил какую-нибудь специальность.
Так проходили годы.
Однажды Елена познакомилась со старшим егерем богатого помещика графа Шидловского, имение которого находилось в пяти километрах от хутора. Ей нравилось, что пан Казимир — так звали графского любимца окрестные хуторяне — оказывает ей внимание. Она знала, что егерь женат, но, натосковавшись по человеческой ласке, горячо и беззаветно полюбила этого человека.
Узнав об их знакомстве, набожная старуха, хозяйка хутора, потребовала прекратить встречи. Угрожала ей гневом божьим и муками ада. Но Елена не слушала. Она была счастлива и ни о чем другом думать не хотела. Однако жена Казимира, узнав обо всем, заручилась поддержкой жены графа Шидловского и местного ксендза и добилась, чтобы хозяин уволил Елену. Попробовала она устроиться в одном месте, в другом, но везде получила отказ. Волей-неволей пришлось ей покинуть эти места. Она вынуждена была вернуться к тетке.
Казимир изредка писал ей письма, просил ждать его, иногда посылал деньги, на которые она приезжала в Вильнюс. Там они встречались два или три раза.
