Шторм на Крите - [30]

Волны шелестели у ног, как будто спрашивая – что ты стоишь здесь один? почему не идешь за ней? И желто-белый месяц поднялся над морем и разливался в ночи тонкой прозрачной дымкой, словно нарочно освещая то место на песке, где в прошлый раз стояла она. Антон Ильич поднял голову и решительным шагом двинулся вверх, к отелю.

Вокруг бассейнов прогуливались отдыхающие. Там, на одной из аллей, он увидел Юлю. Он сразу заметил ее высокую фигуру, белеющую в темноте. Она шла вдоль голубой кромки воды, и разноцветные огоньки, освещавшие ночную дорожку, выхватывали ее из тени и кружились на длинном подоле ее юбки. Сердце у Антона Ильича радостно застучало, он бросился к ней.

– Юля, Юленька!

Она увидела его и остановилась. Антон Ильич пошел к ней почти бегом, пробираясь сквозь отдыхающих. Желание обнять ее, быть с ней, поднялось в нем с новой силой, и он устремился к ней со всей страстностью чувств, какие бушевали в нем в этот вечер. Как вдруг его остановил чей-то голос:

– Α-a! Вот вы где!

Наталья взяла его под руку и подвела туда, где под деревом на скамеечке сидела старушка Вера Федоровна.

– Куда вы пропали? Как вы себя чувствуете? Вам уже лучше? Мы по вас соскучились. Да, да, представьте себе! Нам вас очень не хватало. Где же вы пропадали? Вот и мама о вас весь вечер спрашивала. Мама! Вот он где! А ты все переживала.

– Милок, где ты ходишь? На ужин не явился. Не порядок! Садись вот здесь, рядом со мной.

– Она ужинать без вас не хотела идти! Все ждала, когда вы появитесь. Насилу уговорили.

Они стали рассказывать ему об ужине и о том, как они ели, как много было народу, и как долго не несли чай, и еще о чем-то, чего Антон Ильич не понимал. Он сидел, оторопевши, и не знал, как быть. Ему все еще хотелось взять Юлю за руку и забрать ее отсюда, увести за собой, и какая-то сила изнутри так и подталкивала его сделать это, но что-то не давало ему пошевелиться. Как это будет выглядеть, крутилось в голове? Что скажут старушки? Да и Юля – он глянул на нее, стоящую чуть поодаль, за матерью – казалась ему такой отстраненной, задумчивой, что Антон Ильич засомневался, отправится ли она за ним, подойди он сейчас к ней и возьми он ее за руку. По ее лицу невозможно было понять, думала ли она о нем или о чем-то еще, и была ли рада этой внезапной встрече. Он сидел на скамейке, не зная, на что решиться. Пыл его не угас, но действовать, как собирался, у него не получалось.

Старушка поднялась. Ей пора было смотреть телепередачу.

– Все. До завтра, милок. Чтобы на завтраке был как штык! Кушаем завтра вместе.

Наталья тоже стала прощаться. Как и вчера, она долго не отпускала руку Антона Ильича и говорила, настойчиво заглядывая в его глаза:

– Мы с Люлечкой будем ждать вас завтра на пляже, как обычно. Приходите, Антон Ильич. Поплаваете с Люлечкой, ей это полезно. До завтра, спокойной вам ночи! Отдыхайте, выздоравливайте!

Все трое ушли.

Прошла минута, и в темноте вдруг появилась Юля. Она быстро поцеловала его в макушку и шепотом произнесла:

– Буду у тебя в двенадцать. Не усни.

И убежала.

Антон Ильич воспрял духом. Он посмотрел на часы, еще не было и девяти. Куда ему деваться? Что делать еще долгих три часа? Посидев на скамейке еще немного, он пошел в бар.

Здесь собралось много людей. Мужчины сидели с выпивкой в руках и, задрав головы, смотрели на экран – показывали футбольный матч. Эвклид увидел Антона Ильича и сразу, не спрашивая, поставил перед ним кружку пива. Антон Ильич присоединился к общей компании, правда, футбол не смотрел, а все думал о своем и пил пиво.

Матч закончился, и мужчины стали расходиться. Вскоре за стойкой остались только Антон Ильич да один англичанин. Оба потягивали пиво, и Эвклид быстро подставлял им свеже наполненные кружки. Англичанин смотрел какую-то футбольную передачу и, забывшись, выкрикивал что-то по-английски, вероятно, подбадривая игроков, потом разочарованно вздыхал, смотрел на Антона Ильича и Эвклида, но те его не поддерживали. Эвклид наводил порядок в баре, Антон Ильич молчал.

Встав перед горой вымытых стаканов с полотенцем в руках, Эвклид стал протирать их и, глянув на Антона Ильича, сидевшего в задумчивости, спросил:

– Как все прошло вчера? Окей?

Антон Ильич только рукой махнул, мол, и не спрашивай.

– Сегодня вино надо? Нет? Почему?

Антон Ильич покачал головой и молча отпил из кружки.

– Скажи мне, как ты считаешь, – не отставал грек. – У меня несколько историй таких есть. Сидит красивая девушка, улыбается, разговаривает со мной. Долго сидит, говорит со мной, не уходит. Красивая, понимаешь, да? На ней один купальник, или такое платье, ну такое, открытое, совсем открытое, понимаешь? Я думаю, если она так сидит со мной, в таком платье, значит, я могу пригласить ее, правильно? Приглашаю ее на свидание. Она согласна. А потом не приходит. Завтра приходит ко мне в бар, сидит, смеется, разговаривает опять. Смотрит на меня. А потом опять не приходит. Почему? Я не понимаю. Если ты хочешь встречаться, давай, встречаемся. Если не хочешь, зачем приходишь, сидишь со мной, такие вопросы задаешь? Почему они так делают, скажи мне?

Антон Ильич посмотрел на Эвклида, на его невысокую приземистую фигуру с покатыми плечами, на его крупный нос и черные горящие глаза, курчавую нечесаную шевелюру, смуглые по локоть, волосатые руки и сказал первое, что пришло ему в голову: