Шторм на Крите - [31]

– Может, они тебя боятся?

– Боятся? Почему?

В этот момент англичанин истошно завопил и вскинул обе руки кверху. Потом осекся, огляделся по сторонам и, не найдя поддержки, стал дальше жадно хлебать свое пиво.

Эвклид все еще смотрел на Антона Ильича, ожидая ответа.

– Эх, мне бы твои проблемы, – вздохнул Антон Ильич.

– А что, у тебя тоже проблемы?

Антон Ильич показал, мол, еще бы.

– Что за проблемы? Я видел вас сегодня, у вас же все хорошо, разве нет?

Антон Ильич неопределенно покачал головой.

– С ней хорошо, – сказал он, упирая на «с ней».

– Ну..?

– С ней у нас все просто замечательно.

– А что нехорошо?

Антон Ильич поднял глаза и со значением произнес:

– У нее здесь и мать, и бабушка.

– И что?

– Как что? Мать! Понимаешь? Еще и бабушка! Это же как с тещей отдыхать, только еще хуже – как с двумя тещами!

Эвклид смотрел, не понимая.

– Они тебя не любят? Они против?

– Да нет же. Наоборот.

– Наоборот? Тогда какие проблемы?

– Проблема, что я хочу быть с ней. С ней вдвоем. Я и она. Понимаешь?

– А-а, – понимающе подмигнул бармен.

– Да нет! Я не об этом. Я хочу проводить с ней больше времени. Вот сейчас, где она? Она там, с матерью, а я тут ее весь вечер жду.

Эвклид вдруг поднял палец, словно его осенило:

– Повези ее куда-нибудь в красивое место! Чтобы она захотела поехать с тобой, а не сидеть с бабушками.

– Да я бы повез, повез! Я бы в Париж ее повез! Такую девушку, как она, нужно везти в Париж. Понимаешь? В Париж! Но она же не поедет.

– Почему не поедет?

Антон Ильич махнул рукой, мол, известно почему.

– Париж далеко, – поразмыслив, изрек грек. – Повези ее, знаешь куда? Я тебе скажу, здесь рядом есть такое красивое место!

– Какое место?

– Пляж. Красиво, тихо, никого нет. Там ресторан, мои друзья держат. Я им скажу, чтобы они все приготовили. Сейчас туристов уже нет, сезон закончился. Но для тебя все сделают. Ты, главное, рыбу у них закажи. Поедешь?

– А купаться там можно?

– Конечно! Купайтесь на здоровье!

– Она любит плавать, – мечтательно произнес Антон Ильич.

– Ну что? Поедешь?

Эвклид уже набирал номер телефона. Поговорив о чем-то, он сказал Антону Ильичу:

– Все. Они тебя ждут завтра. Сейчас я тебе покажу, как ехать. Это близко. Поедите, отдохнете, искупаетесь. Пока вы в море, они вам рыбу приготовят, стол накроют. Все будет на высшем уровне, я тебе гарантирую. И никакие бабушки тебе мешать не будут. Там вообще никого не будет кроме вас.

Юля пришла в полночь, как и обещала. Едва она вошла, мучения Антона Ильича прекратились. В один миг сомнения, терзавшие его весь этот долгий вечер, как рукой сняло, и следующие несколько часов он словно был другим человеком и словно жил другой жизнью. Каждая клеточка его души дрожала от переполнявших чувств. Временами он откидывался на подушках, голова у него кружилась, и он с трудом вспоминал, где он, в какой стране, зачем он здесь и сколько еще пробудет, и смешно ему становилось от этой своей забывчивости и от этих путаных мыслей, маленьких и ничего не значащих, по сравнению с тем, что происходило с ним сейчас. Ему казалось, будто он держал в руках калейдоскоп и видел в нем свою теперешнюю жизнь. Узоры в калейдоскопе переливались разноцветной мозаикой, картинки менялись одна за другой, и каждая была лучше предыдущей. Последнее, что помнил Антон Ильич перед тем, как заснуть – часы, которые показывали половину пятого утра.

В шесть утра прозвенел будильник – это Юля попросила разбудить ее. Она хотела незаметно вернуться к себе и выйти с матерью на пляж из своего номера. Антон Ильич и подшучивал над ее желанием скрывать их ночные встречи, и в то же время не был против. Хоть было ему и странно в его возрасте прятаться от родителей своей возлюбленной и удерживать себя, чтобы не выдать своих чувств к ней на людях, ему нравилась тайна, которая окутывала их отношения. От этого их ночные свидания становились еще более сокровенными, известными им одним, и связывали их еще сильнее.

Он проводил ее до дверей. На этот раз она прильнула к нему всем телом и поцеловала на прощание, так что, когда Антон Ильич шел обратно в кровать, его покачивало, и в груди распирало от счастья. Он повалился в еще теплую постель, обнял ту часть ее, где только что лежала Юля и где еще пахло ею, и сладко заснул.

На пляж он пришел позже обычного. Наталья подскочила к нему, как всегда, первая. Она была как конь в мыле, по всему видно, бегала по пляжу уже бог знает сколько времени.

– Доброе утро, доброе утро! Что-то вы сегодня разоспались, Антон Ильич, честное слово! Поглядите-ка на часы, времени уже вон сколько, на завтрак идти пора! Ну как спалось? Прекрасно? Да-а! Что ни говори, а спится здесь чудесно! Что тут скажешь? Воздух! Воздух, и больше ничего. Нам в Москве такого воздуха ой как не хватает. Люлечка вон тоже, вскочила сегодня аж раньше меня. Я говорю, поспи еще, выспись хоть в отпуске-то! Куда ты в такую рань поднялась? А она говорит, выспалась уже. Вот что воздух делает!

Море сегодня было беспокойным и мутным. Откуда-то, где был шторм и гроза, принесло высохшие осенние листья. Они шуршали и бились у берега, образуя желто-бордовую жижу, и плавали в волнах. Юля то и дело вскрикивала, ей казалось, кто-то кусает ее за ногу или за руку. Антон Ильич бросался к ней и доставал из воды большой скрюченный листок, поднимал его над водой, чтобы она убедилась, что это всего-навсего лист дерева, а не медуза или не дай бог еще что похуже, и выкидывал подальше. В конце концов он поплыл вперед, расчищая собой дорогу, вылавливая крупные шершавые листья и отбрасывая их в сторону. Так они уплыли далеко вперед. Дна под ногами давно уже не было, вода, чем глубже, тем становилась чище. Юля смеялась. Антон Ильич и впрямь был смешон, и сам это знал, но ему это было неважно. Главное, чтобы Юля была счастлива. Для нее он готов был очистить от листьев хоть все Эгейское море.