Шторм - [8]

— И черт бы с ней, — буркнул я, сжимая руками полы своего бушлата. Тревога ледяной волной опрокинулась на спину, от чего по ней мгновенно прошел липкий озноб, я поежился. Зашагав по звучной от пропитавшей ее влаги пристани, я откидывал носками ботинок комки водорослей с ненавистью и ожесточением, вымещая на них свое негодование на недоброе утро.

С каждым новым шагом я ощущал, как все явственнее надвигался решающий момент. Мое нетерпение зашкаливало бешеным ритмом сердца. Не выдержав, я сорвался на бег, едва не падая на скользких досках, а потом и мокрой, щедро омытой водами ночных волн, прибрежной земле. Умалишенным, перекошенным и растрепанным комком сплошных эмоций, я ворвался в дом, едва не сорвав входную дверь с петель. Она стукнулась о внешнюю стену дома, и я замер в окружении холодных вихрей ветра, гуляющего незваным гостем в пока еще теплом жилище.

Я повертелся на одном месте и громко покашлял. Ответом мне были свист ветра и… пустота.

Метнувшись к вешалкам, я в бешенстве ударил ладонью по голому крюку, где обычно висела овечья куртка Йохана. На коже сразу образовался бугорок багрового синяка, но на боль я даже не обратил внимания. Тело свело лихорадочной дрожью, весь кошмар, что я мыслил себе там, в клетке маяка, и всю дорогу назад, сбывался. Отчаянно бросившись в кухню, потом в гостиную, исследуя первый, а затем и второй этажи на предмет наличия Йохана, я чувствовал, как схожу с ума, как от отчаяния проваливался за грань здравого смысла. Я рычал, кричал, вопил его имя, требуя холодный штормовой ветер вернуть моего любимого человека.

Но тщетно.

Природа острова осталась глуха к моим мольбам. Дом оставался все таким же пустым и бессмысленным в отсутствии Йохана. Все мои надежды и мечты о новой жизни, что начнется у нас, рушились на глазах. Нет! Они стали мертвым эмбрионом, что выкинула из себя пустая земля острова, улыбнувшись мне с презрением кривой улыбкой утреннего солнца, которое она отняла у меня, не дав толком насладиться. Как и Йохана.

Я упал на колени и впился руками в волосы, которые стремился выдрать с корнем, но вместо этого лишь орал все громче, переходя на сиплый хрип сорванного горла. Он медленно затихал, душа умирала. Йохана здесь не было, его не было, мое солнце погасло. Я захлебнулся в соленой бездне разливающейся пустоты. Действительной, необратимой пустоты.

* * *

Когда сумерки сгустились над холодной бескровной землей, я открыл дверь в смрадный и окутанный спиртовыми парами рыбацкий бар. Медленно переступил порог и вошел. Колокольчик за спиной отзвонил резью высокой тональности, закрывая за мной прошлое. В деревянной дыре с грубыми, едва отесанными, столами и такими же посетителями всегда было до смрадного накурено и душно. Как обычно многолюдно, чуть ли не вся работающая часть рыбацкой деревеньки. Я замер.

Нас с Йоханом местные жители не сильно жаловали, скорее, остерегались и считали чужаками. А наши отношения и образ жизни вызывали строгое отвращение у местных насквозь просоленных обитателей. Но сейчас повисла какая-то особая тишина. Я почувствовал кожей десятки глаз, устремленных на мою всклокоченную помятую фигуру. Не выпрямляя сутулую спину, я не спеша поднял взгляд и скользнул по людям. Привычного напряжения на лицах, испещренных солеными океанскими морщинами, не было. Наоборот, в их мертвых, выцветших, поблекших глазах я встретил молчаливую бездну понимания.

Я обреченно шумно выдохнул.

Вся здешняя публика была связана с океаном, каждый выходил в бескрайнюю водную пустыню почти каждый день. Они уже все знали, наверняка даже раньше меня, не желающего до последнего момента осознавать холодную очевидность произошедшего. И сейчас, глядя в лица людей, я нашел ответы на внутренние вопросы, которые нелепо смели еще возникать в моей голове. Остатки сомнений были развеяны. Безжалостно и резко, под стать реальности вокруг.

Во рту пересохло, а горло сжала удавка беспробудной тоски так, что и глотка было не сделать.

Я, не вполне сознавая своего движения, поплелся к барной стойке, тяжело переставляя ноги, опустился на круглый стул и, сжав руки в замке, молча уставился на салфетку с названием заведения, одиноко лежащую передо мной на столешнице. Пустая белизна не содержала мыслей для анализа.

— На вот, глотни, — пробубнил добродушнее обычного бармен и поставил мне перед носом стакан чистейшего виски.

Я не просил ни о чем, но он понял меня без слов, а я, в свою очередь, с механическим послушанием осушил стакан до дна. Виски сразу ответило перестуком импульсов пульсирующей крови, а в горле стало обволакивающе горячо. Я поежился, растворяясь в зыбком огне, не греющем, но обманчиво, до боли необходимым теплом. Тяжело выдохнув, бармен снова наполнил мой стакан и подтолкнул ближе.

Я кивнул.

В голове стало совершенно пустынно, полный штиль, под стать океану после шторма. Ничего не осталось.

Да, не было сомнений, местное население все знало и молчаливо разделяло со мной минуты осознания. До сих пор, они… просто ждали меня, зная, что я приду… Почему? Очевидность непостижима и проста.

Я мог сколько угодно тешить себя мыслью, что Йохан просто разозлился на меня, разочаровался в отношениях и, психанув, уехал, сбежал, бросив меня и предоставив шанс выживать в одиночестве на этой ледяной земле. Но он меня любил. И нетронутые вещи в шкафу, и паспорт на законном месте в верхнем ящике письменного стола под студенческой визой, и целостность сумок в кладовой, говорили лишь об одном — Йохан и не думал покидать остров. Зато в противовес утешению, следовали доводы, от которых веяло дыханием всеобъемлющей смерти. Меня всегда поражала юношеская горячность этого мальчишки, который, не получив от меня весточку о счастливом достижении берегов маяка, способен был действовать решительно и глупо, так, как свойственно лишь молодому и любящему сердцу. Он мог сорваться ко мне на старой безмоторной лодке, схватив лишь одно весло, и отчаянно мчаться в бешеный ревущий шторм ко мне… Ко мне…