Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда - [58]

Контакты с другими узниками строго запрещались. Конечно, по египетским стандартам условия моего содержания были шикарными. Моя стандартных размеров камера два на три метра имела все удобства, которые начальник тюрьмы мог мне предоставить. Большинство узников вынуждено было спать на голом полу, укрываясь протертыми до дыр одеялами. А у меня имелась кровать с матрацем и подушкой, четыре новых одеяла, небольшой стол, тумбочка и умывальник. Стояли еще два ведра — одно с питьевой водой, а другое служило туалетом. Раз в день мне приносили, разумеется, за мой счет дорогой обед из каирского ресторана «Курсаал». Я мог носить свою собственную одежду. Уборка моей камеры производилась под наблюдением сержанта Баттала. Скоро я понял, что с него нельзя спускать глаз, поскольку после каждого его визита ко мне в камеру у меня пропадали сигареты и даже предметы одежды.

Мои мысли прервал голос, доносившийся снаружи через зарешеченное оконце моей камеры, находившееся почти под потолком:

— Господин Лотц! Господин Лотц!

Я забрался на стол и выглянул наружу. Там был Маки, тюремный староста из числа заключенных, которого мне удалось расположить к себе. До революции Маки работал важным чиновником в королевской таможне. Вскоре после прихода к власти Насера Маки обвинили в попытке тайно вывезти из страны большое количество золота, принадлежавшего семье Фарука. Его приговорили к двадцати пяти годам каторги, тринадцать из которых он уже отсидел.

— Получено подтверждение вашего приговора, — сообщил Маки. — Сегодня вас переведут в Туру. Очень жаль, хабиби, но теперь вы настоящий каторжник.

— А что слышно о моей жене?

— Ее приговор тоже утвержден. Она останется в женском отделении тюрьмы Канатер. Теперь вы уже не сможете так часто видеться. Тура не очень хорошее место, но вы там будете в порядке. У вас есть деньги, и вы сможете все себе хорошо устроить. Когда приедете в Туру, передайте привет Виктору.

— Кто такой Виктор?

— Виктор Леви. Израильский шпион. Он получил двадцать пять лет, уже отсидел одиннадцать и почти руководит этой тюрьмой. Прощайте.

Я медленно слез со стола и стал ходить по камере. Конечно, имя Виктора Леви было мне знакомо. Он проходил с теми, кто был связан с «делом Лавона»[12]. Интересно, что представляет из себя этот Виктор и могу ли я ему открыться. Ведь он не разведчик, а просто еврей и гражданин Израиля.

Вместе с Виктором Леви были осуждены еще два юноши и одна девушка, Марсель Ниньо, которая, как я узнал от Вальтрауд, отбывала пятнадцатилетний срок в женском отделении тюрьмы Канатер. Вальтрауд с ней часто говорила и даже несколько раз передавала ей от меня записки, написанные на папиросной бумаге.

Отвлекшись на время от Виктора Леви, я стал думать о Туре. Я знал, что в Египте имелись две тюрьмы, которые пользовались дурной славой из-за своего необычайно жесткого режима: Тура и Абу-Заабаль. Во времена монархии была еще одна тюрьма для иностранцев в Александрии. Египтяне понимали, что ни один европеец не сможет выдержать нечеловеческих условий египетской тюрьмы длительное время. Но искусственный «арабский» социализм Насера отказался от этих поблажек империалистам. Мне оставалось только надеяться на лучшее и готовиться к худшему. Я попросил начальника тюрьмы, чтобы перед отъездом в Туру мне разрешили свидание с Вальтрауд.

Она изо всех сил старалась не проявлять своих чувств перед египетским офицером, который присутствовал на встрече. Чтобы как-то успокоить ее, я сказал:

— Может быть, мне в Туре будет даже лучше. Я не буду находиться в изоляции, у меня будут друзья. Пожалуйста, не беспокойся. Пройдет не так много времени, и мы снова окажемся на свободе.

Но Вальтрауд была настроена не столь оптимистично. Она напомнила, что мой срок равняется двадцати пяти годам.

— Я не думаю, что мое заключение затянется так надолго, — старался я подбодрить ее. — Может быть, года два-три. Наши найдут способ вытащить нас отсюда.

— Ты очень веришь в них.

— Да. Они не бросят нас в беде. Я уверен.

— Ну, тогда и я буду верить.

Подошел момент расставания. Мы крепко обнялись, поцеловались, и Вальтрауд в сопровождении конвоира, с высоко поднятой головой и со сжатыми кулаками ушла. Если когда-то я был близок к тому, чтобы потерять над собой контроль, то это был именно тот момент.

Перед отъездом из тюрьмы Канатер мне приказали переодеться и выдали одежду заключенного: брюки, рубашка с длинными рукавами навыпуск и кепка с козырьком. Все это было сделано из самой дешевой мешковины зеленого цвета. Такую одежду носили все заключенные. Обуви не полагалось, но тем, у кого имелись свои ботинки или шлепанцы, разрешалось их носить, а остальные ходили босиком. Выданная мне одежда была старой, но чисто выстиранной. Все было размера на три меньше: брюки не доходили до лодыжек сантиметров на двадцать, маленькая шапочка чудом держалась на макушке.

Сержант Баттал едва мог сдержать улыбку.

— На кого я похож? — спросил я.

— На пугало, — засмеялся он. — Но не волнуйся, в Туре за несколько пиастров ты получишь все, что нужно.

В Туру мы приехали к пяти часам вечера. Тюрьма располагалась на полпути между жилым пригородом Меади и авиационным заводом в Хелуане. Оба места мне были хорошо знакомы. Я очень часто ездил по главной автомагистрали вдоль Нила, окружавшей тюрьму, и никогда не задумывался о том, что может происходить за этой стеной. Теперь мне предстояло с этим познакомиться.