Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда - [59]

Сержант Баттал позвонил у ворот, нас впустили вовнутрь и повели по длинному узкому коридору, по обе стороны которого располагались кабинеты. С меня сняли наручники, приказали встать у стены и ждать. Время от времени в коридоре появлялись стражники, которые с любопытством оглядывали меня; других заключенных нигде не было видно. Мое прибытие было зарегистрировано в большом черном журнале, и один из стражников пошел разыскивать дежурного офицера. Минут через двадцать появились два офицера, которые приближались с традиционно чопорным видом, который так часто напускают на себя египетские офицеры. Один из них майор, другой капитан. Оба были одеты в хорошо подогнанную форму, с сияющими пуговицами и значками, каждый держал в руке по тросточке, у каждого были стандартные усы, которые носили почти все чиновники и военные в Египте. Они зашли в один из кабинетов, оставив дверь открытой. Расположившись за большим столом, майор поманил меня пальцем и тростью указал на место перед своим столом:

— Встать здесь!

Да, это был уже не Канатер. Больше никаких «садитесь, господин Лотц. Курите, господин Лотц». Просто: «Встать здесь!» — вот и все. Я почувствовал, что мне надо с самого начала верно заявить о себе.

— Не возражаете, майор, если я присяду? Немного устал, — сказал я с невинным видом.

Капитан, который сидел, развалившись, в кресле, вдруг выпрямился.

— Это тюрьма! Тюрьма строгого режима! — выкрикнул он на ломаном английском языке. — Встать!!

— Успокойся, пусть сидит, — лениво ответил майор по-арабски.

Первый раунд я выиграл.

Вошел старший сержант и, отдав честь, протянул майору пакет с моими документами. Майор внимательно прочел документы и обратился ко мне:

— Ваше имя Иоганн Вольфганг Лотц?

— Да.

— Вы осуждены на пожизненные каторжные работы, что по закону означает двадцать пять лет. Теперь вы заключенный номер 338. Запомните этот номер. Ваши личные вещи будут храниться на складе, пока их не заберет ваш консул. Все остальное вам объяснит начальник тюрьмы. Может быть, он разрешит вам оставить что-то из вещей. Я не знаю. Это его право.

Я вытащил из кармана пачку сигарет и спички:

— Не возражаете, майор, если я закурю?

— Курите.

Я протянул ему пачку:

— Угощайтесь.

Он бросил взгляд на капитана:

— Нет, благодарю вас. Не сейчас.

Он откинулся в кресле и стал откровенно меня рассматривать.

— Вы были другом генерала Гураба?

— Верно.

— И генерала Абделя Саляма Сулеймана?

— Да.

— И генерала Фуада Османа, и адмирала Фавзи Абделя Монейма, и многих других?

— Да, похоже, что так.

— Это просто дьявол, — сказал майор по-арабски своему коллеге. — Он знал всех, кто что-нибудь значил, и выдаивал из них информацию.

— Да, — со злобой отозвался капитан, — а сливки отправлял в Израиль. Будь осторожен с ним, Камаль, он очень опасен.

— Теперь уже не опасен. Шпионаж для него уже закончился. А вы знаете, — продолжил он по-арабски, — что генерал Гураб уже осужден?

— Слышал, что его уволили, разжаловали и поместили в тюрьму Абу-Заабаль. Так ему и надо!

Мне было жаль бедного Гураба. Мне нравился этот маленький и помпезный генерал с постоянно раскрытой ладонью, всегда готовый помочь своему богатому немецкому другу. Я, конечно, подвел его. Но шпионы не могут позволить себе роскошь делать всем только приятное. Это вообще было для меня наименее приятным аспектом моей работы. Приходилось обманывать и предавать людей, в том числе тех, кто тебе нравился, использовать их в собственных интересах. Но в конце концов, нельзя было забывать и о том, что передо мной был противник, который стремился среди прочего к созданию бактериологического оружия, которое было бы нацелено на мою страну.

Через множество дверей меня провели во внутренний двор. Там мы наткнулись на лежавшего прямо на голой земле полусонного охранника. Завидев майора, он вскочил и замер по стойке «смирно».

— Поместить этого узника в пустую камеру, — приказал майор Камаль. — Да, сначала обыскать его.

Неожиданно он отвесил охраннику звонкую оплеуху.

— Где твои ботинки, сукин сын?

Действительно, охранник стоял босиком, а его ботинки валялись рядом. Он быстро натянул ботинки и снова выпрямился.

— Застегни свой китель, нечестивец! Завтра утром явиться ко мне в девять утра. Получишь взыскание, а теперь продолжай службу.

Охранник торопливо попытался застегнуть китель, но это ему плохо удавалось, так как на кителе не хватало двух пуговиц.

— Быстро раздеться, — скомандовал он мне с оглядкой на майора.

Я тоже посмотрел на майора, и тот кивком подтвердил эту команду.

— Обыск необходим, таковы правила.

Я снял всю одежду, которую тщательно осмотрели. Мою белую рубашку, которая была надета под арестантской робой, забрали и унесли. Мне разрешили оставить только нижнее белье, носки и ботинки. Содержимое карманов — сигареты, спички, носовой платок и расческу — мне вернули. Пока я одевался, охранник принес два одеяла, открыл дверь одной из камер и бросил их на пол.

Я вошел в свой новый дом, дверь за мной захлопнулась. Внутри было почти темно. Окон не наблюдалось, только на потолке виднелось небольшое отверстие, забранное решеткой. Камера была чуть меньше двух метров в длину и около полутора метров в ширину. Вся мебель состояла из туалетного ведра в углу, бачка с водой и жестяной кружки. Одеяла были старыми и невероятно тонкими, с большими дырами. Я зажег спичку, чтобы их получше рассмотреть. Как я и подозревал, они просто кишели вшами, и я отшвырнул их в угол. Похоже, о ночном отдыхе можно было забыть. Я, конечно, ожидал, что в Туре будет трудно, но не ожидал, что попаду прямо в средневековье.