Но кончится все это, кончится! Когда-нибудь он протрезвеет и проснется вновь десятилетним. Спадет жара, можно будет сходить к морю, которое будет выглядеть непривычно, еще не зимнее, но уже совсем не летнее. Как будто в него намешали золы. А где-то у горизонта оно будет сверкать и переливаться, как фольга, да, как фольга! Он сам однажды видел. Закапает мелкий дождик, и бетон, из которого все тут сделано, потемнеет, даже как-то подобреет. Он будет бродить по тем местам, в которых не был уже несколько лет, по тем местам, где жил, когда только приехал сюда. Он посидит в том парке, в котором часто сидел под мелким дождичком, то раскрывая, то закрывая зонтик. Он нарочно проедет на автобусе тем маршрутом, которым ехал в первый раз получать пособие по безработице, и он помнит, что тогда на душе, вопреки обстоятельствам, было чисто и хорошо.
А это все — не навек.
Один раз Саша проснулся и вышел за добавкой. И обнаружил, что вокруг давно глухая ночь. Не было ни подростков, часами валандающихся на тротуаре, ни тем более клуба любителей пива через дорогу. Все вокруг было закрыто. Нужно было идти через мост. Но он не стал этого делать, а вернулся к себе домой, где свет после темной улицы адски пылал и казался вечен, как адское пламя. Не было сил дойти до выключателя. Саша добрел до дивана, упал лицом в подушку и замер.
С пятницу на субботу, по вечерам, на узкой тель-авивской набережной очень людно. Народ отдыхает после трудовой недели. Все приятно возбуждены, словоохотливы, словом, в обстановке есть что-то полупраздничное. Говорят на самых разных языках. Налево — отели, направо — пляж, уже остывший, малолюдный. Стоит туда спуститься, пойти к морю, слегка увязая в прохладном песке, стать у прибоя, нашарить в черном небе пару скупых звезд, словно утонувших в толще неба, увидеть… ну, например, девчонку, бегущую с собакой вдоль прибоя, увидеть зигзаги пены, накатывающие из темноты, ощутить морской ветер — и покажется: все, у меня уже есть все в жизни, больше уже ничего никогда не захочется. Увы, это не так.
Среди множества этих приятно оживленных людей был и Саша. Побрившийся и даже подровнявший в парикмахерской свои светлые жидкие патлы. Он уже не пил несколько дней. Чувствовал себя почти нормально, только слабость еще оставалась в теле, и голова противно позуживала. Время от времени он присаживался передохнуть. Ветерок обдувал его. Доброжелательные люди вокруг не обращали на него ровно никакого внимания. И ночное море было рядом. Можно идти, куда хочешь. Можно спуститься к морю. Можно посидеть в какой-нибудь недорогой приличной забегаловке. Можно пойти домой, попить чайку. Почитать что-нибудь. Или послушать. Все можно.
Саша спустился к морю. И он увидел и пару скупых звезд в черном небе, и девчонку, бегущую с собакой вдоль прибоя, и зигзаги пены, накатывающие из темноты…
«Стоит жить», — не мог не подумать Саша.
Он некоторое время постоял у прибоя, потом вздохнул и неспешно пошел домой.
