Шкура литературы. Книги двух тысячелетий - [38]

Автор как зеркало для героя

У Ивана Александровича Гончарова общего с Обломовым не много, но все же достаточно. Во-первых, они представители разных социальных слоев, но, оказывается, по-настоящему богатые волжские купцы умели баловать своих детей не хуже столбовых дворян, и детство Гончарова такой же утраченный безмятежный рай, как ранние годы Гоголя или Редьярда Киплинга до их отправки в закрытые учебные заведения. Гончаров, подобно Обломову, пережил утрату позже и легче, поскольку после потери отца заботу об их семье взял на себя их состоятельный жилец и отставной моряк, откуда протянулись сразу две ниточки в биографии и творчестве – что называется импринтинг, «впечатывание» в матрицу поведения. Одна, благодаря связям покровителя, привела будущего писателя на государственную службу в столицу Российской империи («Обыкновенная история») и, в силу счастливого стечения обстоятельств, на борт фрегата «Паллада». Другая определила судьбу Обломова, заставив того переселиться из центра Санкт-Петербурга в слободку на Выборгской стороне и находить утеху в совместной жизни с вдовой и ее малыми детьми, а впоследствии и самого бессемейного Гончарова подвигнула на закате жизни поступить аналогичным образом, когда умер много лет исправно служивший ему камердинер, оставив семью без кормильца.

Университетское образование получили они оба, но Обломов имел достаточно крепостных душ, чтобы очень скоро отказаться от чиновничьей карьеры, а Гончарову пришлось дослужиться до высоких чинов и постов, что не могло не отразиться на его письме. Конкурировавший с Гончаровым на литературном поприще барственный и состоятельный Тургенев не случайно за глаза окрестил его «чиновником», что не помешало ему позаимствовать у доверчивого и медлительного конкурента несколько носившихся в воздухе литературных идей и персонажей. Гончаров едва не помешался на почве плагиата, дело дошло до третейского суда, и не было дыма совсем без огня, Тургеневу пришлось в одном случае согласиться и вычеркнуть главу, но основные тургеневские романы появились удивительно вовремя – а дорога ложка к обеду, – чего нельзя сказать о запоздалом «Обрыве», третьем романе Гончарова, название которого, как заговоренное, начинается все с того же «Об…».

Тем не менее «чиновник» Гончаров решился на то, на что ни за что в жизни не отважился бы его герой, – отправиться в полукругосветное путешествие на парусном фрегате (без малого через сорок лет по тому же маршруту примерно, только в прямо противоположном направлении, по часовой стрелке, отправится еще не родившийся Чехов, что будет иметь исключительное значение для обоих писателей, их миропонимания и творчества, сыграет ту же роль, что Кавказ и Крымская война для Толстого или арест, эшафот и каторга для Достоевского). Без подобного опыта, придавшего новый масштаб мышлению и письму, вряд ли получилось бы у Гончарова написать такого «Обломова». Десятилетием ранее, еще до плавания на «Палладе», был написан и опубликован «Сон Обломова» – на таком уровне, сатирической идиллии, ему бы и остаться без предпринятой Гончаровым «гулливеровской» экспедиции. Лично Обломову от нее досталось только пристрастие к чтению книг о путешествиях (что, кстати, очень характерно для второй половины XIX века, и особенно для обитателей глубинки, откуда, по выражению Гоголя, хоть три года скачи, ни до какого другого государства не доскачешь, – «географический гомосексуализм» своего рода, страдающий бытовой ксенофобией).

Что еще роднит автора с его героем – это отношение к страстям, и в первую очередь, к сильнейшей из них, любовной. Оба убежденные холостяки, обжегшиеся в молодости (Обломов, судя по беглому упоминанию о некой содержанке – дважды) и впоследствии дувшие на воду.

Оба склонны к простудам (см. воспоминания А. Ф. Кони и обломовское многократное: «Не подходи, не подходи! Ты с холоду» – это первого-то мая!). С той только разницей, что Гончаров в охотку поправляет здоровье на водах в Европе и на Рижском взморье по многу месяцев в году (имея для этого возможности и средства, служа в цензуре и в официальной печати, за что его все больнее клюют набирающие силу народники всех мастей).

Если читатель обратится к гончаровскому очерку «Слуги старого времени», то увидит, как и из кого писатель сконструировал для Обломова его слугу Захара. И здесь невозможно не упомянуть о поразительно проникновенной адабашьяновско-михалковской экранизации гончаровского романа, где Захара (а не «себя в предлагаемых обстоятельствах») сыграл изумительный актер дореволюционной по духу русской театральной школы Андрей Попов, а Обломова и Штольца – Табаков и покойный Богатырев (по признанию Табакова, как бы поменявшись ролями: практичный «Штольц» в роли Обломова, а неприкаянный «Обломов» в роли Штольца, – что и придало образам неожиданную глубину), и ни один из эпитетов в превосходной степени не кажется мне здесь лишним.

Как известно, начиная с Петра, Россия в целом и русская культура в особенности ускоренным образом наверстывали свое отставание и преодолевали разрыв с большинством европейских народов, что имело неисчислимые последствия и определило своеобразие русского мира. В частности, все русские романы XIX века, которые не были эпигонскими, были «неправильными», не соответствующими западноевропейским образцам и требованиям жанра (роман в стихах Пушкина, поэма в прозе Гоголя, цикл повестей Лермонтова, метафизические триллеры Достоевского, эпопеи Толстого), но именно этим и ценными. И Гончаров здесь не исключение, точнее, его химерический «Обломов». Разностильность этого романа многосоставная, как у скелета ископаемого ящера, – от классицистического хвоста (с риторикой о долге и нравственных нормах) через истлевшее тулово романтизма (со всеми его клише) до длинной реалистической шеи, увенчанной тесным вместилищем рассудка. И тем не менее повествование захватывает, потому что в книге говорится о главном. Максимально упрощая: зачем трудиться и беспокоиться, если все в итоге стремятся к одному – к довольству и покою? Зачем война, а не мир?