Игорь КЛЕХ
Светопреставление
П о в е с т ь
Журнальный вариант
Оправдание темы
Уже совсем скоро мне ударит пятьдесят. 2002 = 50. Наученный считать сперва на счетных палочках, затем в столбик, в уме, на арифмометре и даже на логарифмической линейке, я же давно догадывался, что это случится. Но вот сижу-лежу (в данный момент - в пустынном доме на берегу швейцарского Озера Четырех Лесных Кантонов), пишу повесть о раннем детстве и школе - причем пишу скорее, чем успеваю подумать. Зачем?!
Я хочу примириться с разными возрастами самого себя, нанизать их, как грибы для сушки, на нить - ведь кое для чего они могут еще сгодиться. Их запах волнует меня даже больше, чем когда-либо прежде. Видимо, кульминационный момент моей жизненной пьесы позади, и в поисках развязки я возвращаюсь теперь по математически выверенной траектории в те места, где впервые увидел свет. Рискуя промахнуться - "меткий глаз, косые руки!" промашка неизбежна. Они не только в других странах теперь, но захоронены в другом времени. Мой отец еще движется где-то перебежками по белу свету. Но моя родина - в самом узком и буквальном смысле - уже лежит в сырой земле. Что не фокус.
Фокус - мои отношения сегодня с этим описываемым мной мальчиком, спрятанным во мне, как годовые кольца прячутся в сердцевине дерева. Пока дерево не спилено, до них не добраться. Но они существуют, - я ставлю на них воображаемый кончик грифеля, и, подобно иголке проигрывателя, он считывает с них заедающую мелодию тех лет. Шум человеческой рощи вокруг покрывает ее, ни погода, ни климат от меня не зависели, но вырасти в этом месте, если уж вырос, мог только я.
Со своим щенячьим возрастом я в мире давно. С собой подростком примирение наступило много позднее, когда изрядно укатали Сивку крутые горки - работы, разводы, женитьбы. Помню тот вечер, почему-то не хотелось идти домой. Вывалив на стол в мастерской ненавистные дневники, письма, фотографии - весь уцелевший хлам, невесть почему не уничтоженный, - я принялся читать (наверное, чтобы сделать это наконец). Все в них оставалось тем же самым - замес из дикого эгоцентризма, слепоты, кокетства, - но, будто дело происходило перед Рождеством того Бога, в которого я не верил, а Он в меня почему-то да, все-все в них вдруг перестало меня раздражать: стыд перестал быть постыдным и сделался оправданным (да и кому удается прожить без стыда?) - и я не то чтобы полюбил этого прыщавого паренька, представшего передо мной с беззащитной откровенностью, но скорее простил его всем сердцем, как отец сына. Кто я такой, чтобы винить в чем-то его, а не себя?! Это же я сам, все беспросветное в нем - мое, все его ошибки совершены им по причине моей испорченности, по моему недосмотру или жадности, - однако без всего этого, не узнав и не распробовав плодов зла, кем бы он был?
Переживание этого нового чувства оказалось настолько удивительным и произвело такой непроизвольный праздник в груди, что я боялся пошевелиться на своей высокой табуретке, только курил, перебирая бумаги в круге света от настольной лампы, сам оставаясь в тени, улыбаясь и посмеиваясь и ощущая такое разлитие мира в душе, какого давно в ней не гостило. Ни в друзьях, ни в алкоголе не было никакой нужды, разве что в семье, но и туда не хотелось спешить. По той простой причине, что возникшее чувство все равно я не смог бы ни с кем разделить. Это было как возвращение домой - когда блудный отец оказывается неожиданно собственным сыном.
Но, и примирившись с собой, я не сдам этого школяра со всеми потрохами на поживу читателям. Только от - и до. Не все на продажу.
Обоснование метода
Чтобы не превратить повествование ни в "роман воспитания", ни в забарматывающийся поток сознания, автор намерен применить не им изобретенный метод - бросать в толщу советской десятилетки картезианский лучик света в разных направлениях, пытаясь выявить магнитные силовые линии, чтоб выстроить по ним хранящиеся в памяти и за ее пределами - в переписке, школьных тетрадях, записочках - фигуры, образы и истории, обладающие странной притягательной силой для пишущего. Только от его вкуса и совести будет зависеть количество прокравшегося в произведение мусора, место которому на свалке, а не в умах современников, все более становящихся потомками. Но других образов, фигур и историй у меня для вас нет, - как говаривал некто, под чьей заворожившей мир властью я успел родиться и прожить неполных четыре месяца (0,666...% в периоде от срока моей жизни), а в созданной им стране, угодившей без него на свалку, неполных сорок лет (что составляет уже около 80% ее длительности; что, если подходить материалистически, почти приговор).
И возвращаясь к теме луча. Однажды я наблюдал такую картину в предрождественской Праге, род иллюминации. Образующие силуэт города башни и постройки на обоих берегах Влтавы соединялись между собой толстенными зелеными лазерными лучами, которые скрещивались и временами перескакивали, будто над городом натянута была светящаяся пряжа и кто-то переставлял призрачные нити на пальцах невидимых рук - как в детском фокусе, в котором узлы на самом деле расплетались, и нитка со связанными концами неожиданно легко соскальзывала с распяленных пальцев, на которые была надета. Город держал над собой и варьировал в вечернем небе сочинение на заданную тему, по форме и исполнению более всего напоминающее сказку.
