Шкура литературы. Книги двух тысячелетий - [35]

Будущий мастер ужасов с раннего детства умел бояться, как никто. Кузен его приемной матери вспоминал, как потрясла шестилетнего Эдгара верховая прогулка мимо сельского кладбища. Он вынужден был пересадить мальчишку перед собой, потому что тот весь трясся и, не переставая, твердил испуганным голоском: «Они догонят нас и утянут меня в могилу!» (Эта история почти буквально воспроизводит ситуацию, описанную в одном из самых страшных стихотворений в мировой литературе, «Лесном Царе» Гёте – о сынишке, умершем от испуга.) И виной тому не только страшилки чернокожих виргинских рабов, которых в малолетстве вдоволь наслушался Эдгар По. Уже будучи взрослым, он писал о себе почти исключительно в таком тоне: «Я несчастен – и не знаю почему», «Убедите меня, что мне надо жить…».

К причинам преследовавших По страхов подступается один из его биографов Герви Аллен: «Вера в незыблемость домашнего очага и прочность родительской любви является краеугольным камнем, лежащим в основе любой целостной личности. Разрушить или расшатать его – значит обречь душу на вечную тревогу и смятение, ибо все здание жизни кажется ей тогда возведенным на предательских зыбучих песках» (Г. Аллен «Эдгар По». – М., «Молодая гвардия», 1987, серия ЖЗЛ). Своих родителей По не мог помнить. Опекун недолюбливал и не собирался усыновлять приемыша. Во-первых, тот не понимал своего положения в приемной семье, безосновательно полагая себя чуть не аристократом и богатым наследником. Когда По в университете наделал по молодости огромных долгов (львиную долю которых составляли карточные), Аллан был в бешенстве и немедленно забрал его оттуда. Во-вторых, По не признавал главной пуританской доблести, идущей даже впереди трудолюбия, – послушания. В его лице строптивый романтический поэт столкнулся со скуповатым торговцем в лице опекуна, и это был настоящий антагонизм интересов и целей. Принято обычно занимать чью-то сторону, но тогда либо По разорил бы Аллана, либо Аллан подавил литературный талант По. Есть вещи, которые не зависят от доброй воли сторон. Тем более что ее было немного.

Решающей в жизни По стала ночь с 18 на 19 марта 1827 года, когда после ультиматума опекуна и особенно крупного скандала с ним он решился на собственный страх и риск покинуть Ричмонд и отправиться в Бостон, где родился, а опекун, в свою очередь, решил раз и навсегда проучить неблагодарного юнца, а нет – так избавиться от него. Характерно направление, выбранное По. В дальнейшем практически вся его жизнь будет снованием вдоль восточного побережья США между Ричмондом на юге и Бостоном на севере, и он не сойдет с этой трассы до самой своей смерти в Балтиморе – ближе к Ричмонду и Филадельфии, чем к Бостону и Нью-Йорку. Другая характерная особенность судьбы По: это вечное возвращение словно на заколдованные «ведьмины круги» (даже Аллана он будет еще донимать письмами, обещаниями и мольбами и «доить» чуть не до самой его смерти, последовавшей в 1834 году). Он умрет в городе, в котором вышли первая книга стихов под его именем и первый рассказ, принесший известность в литературных кругах («Рукопись, найденная в бутылке»). С поэзии он начнет свою литературную карьеру и поэзией ее закончит, а в промежутке будут проза и журналистика. В конце жизни он вернется в Ричмонд, чтобы жениться на вдове, в которую в юности был влюблен и которую хитростью выдали замуж за другого. Трижды он попытается жить в Нью-Йорке (только на третий раз достаточно успешно – прибыв семьей в город с 4 долларами в кармане и идеей газетной сенсации, литературной мистификации о перелете на воздушном шаре Атлантического океана). И повсюду он будет строить планы издания «великого американского журнала», всякий раз начиная с нуля.

Ему удавалось поднимать тиражи чужих журналов иногда на порядок. Журналистом и редактором он был очень способным, склонным к всевозможным играм с читающей публикой, и если что-то на свете кормило временами его и его семью, то только журналистика. На литературные гонорары в диковатой Америке, в отличие от Англии, прожить было невозможно: Лонгфелло преподавал в университете, Эмерсон был священнослужителем, Готорн – чиновником. О синекуре грезил и По – случалось, превозносил в рецензиях «нужных людей» в Вашингтоне до небес, знакомился с Диккенсом, с расчетом издаваться в Англии, или принимал участие в полупиратских проектах (таких как учебник по конхиологии, науке о раковинах и моллюсках), – все безуспешно. В самый плодотворный и сытый период своей журналистской деятельности в филадельфийском «Грэхэмс мэгэзин», подняв за два года его тираж с пяти до сорока тысяч экземпляров, По зарабатывал около тысячи долларов в год, тогда как привлеченным им известным авторам издатель платил: Лонгфелло пятьдесят долларов за стихотворение, Ф. Куперу тысячу восемьсот долларов за роман, художнику за каждую гравюру несколько сот долларов. Работодатели быстро забывали свои обещания и совсем не торопились делать По своим компаньоном. Литературный талант его оказался не ко времени (основную массу читателей составляли не очень образованные выпускники свежеиспеченных американских университетов), а его профессиональная хватка была журналистской, а не предпринимательской. С огромным трудом войдя в литературный и журнальный мир, он периодически оказывался на улице из-за своего конфликтного характера, развившегося алкоголизма и опиомании. Один доброжелательный покровитель, пытаясь в очередной раз помочь, писал ему: «…между нами должно быть ясно оговорено, что я буду считать себя свободным от всяких обязательств с той минуты, когда увижу тебя пьяным. Тот, кто пьет до завтрака, идет по опасному пути. Тот, кто может так поступать, не сделает дела, как должно…» Ничего удивительного в таком катастрофическом развитии характера нет, учитывая отчаянное положение По в молодые годы (он даже записывался солдатом в армию, попробовал учиться в военной академии, но нигде долго не задержался). И все же не здесь зарыта собака.