Шкура литературы. Книги двух тысячелетий - [104]

Итак – гибкость при встрече с неизвестным в сочетании со своего рода русским даосизмом: настичь жизнь можно в любой точке, но не в любой момент – ищи ее, лови его! А остальное время – тоскуй, майся и уповай. И чтобы покончить с «гулливерством»: оно – оптика, от которой человек нечеловечески устает (державинское «я царь – я раб – я червь – я бог»). Должна существовать также стационарная система отсчета, которую каждый создает или выбирает для себя. Свою систему ценностей Битов строит иерархически: Творец всего сущего – ниже Пушкин – еще ниже автор со своими произведениями и читателями… Но уже на этой третьей ступени от иерархии не остается и следа: ЧТО КЕМ пишется и КТО читатель? В результате возникает литературная галактика без видимого центра. Разве что от отчаяния можно посчитать ее осью так называемую трилогию «Оглашенные» (с антропологической повестью «Птицы, или Новые сведения о человеке», психоделическим трактатом «Человек в пейзаже» и романом «Ожидание обезьян» – подозрительно напоминающем аксеновскую беллетристику, только уровнем повыше). И отчего-то не ведут все дороги к «Пушкинскому дому», или от него. При том что статус Битова – как едва ли не первого, из ныне живущих, российского прозаика – мало кем оспаривается. Как же так: имеется ряд несомненных шедевров (хотя бы «Человек в пейзаже» – или кто что любит) – а «лычки» и субординация отсутствуют, царит анархия? Но в этом, мне кажется, и состоит оригинальность взноса Битова в русскую литературу. Во главу угла он смог поставить свободу и отказаться от письма как инструмента осуществления власти. Вы можете входить в его тексты и выходить из них в любом месте – отчего их воздействие не ослабевает, а только усиливается. Просто потому, что каждый из них писался в настоящий момент, а такой момент уничтожает время, отменяет его. Цель его прозы – не рассказать историю, а пробудить сознание.

Не произведения, а книги

К идее человеко-текста, тотального текста, Битов проделал долгий путь. Суть ее проста, как «колумбово яйцо»: каждый писатель пишет всю жизнь один-единственный текст, куда отдельные произведения входят как главы, а биография оседает в сносках и комментариях. Так он издал в Издательстве «НГ» (совместно с М. Виролайнен) в хронологическом порядке ВСЁ, вышедшее в последний год жизни из-под пера Пушкина. Сняв, таким образом, противостояние между художественным вымыслом и документом и обнаружив за ними следы искомой реальности. Метод отнюдь не универсален, но опыт удался.

Не исключено, что еще советская цензура подтолкнула Битова в этом направлении «мышления книгами». Бывает, что описанный выше интеллектуальный трюк открывает неожиданные возможности – когда книга способна выговорить то, что не под силу произведениям. Так построены лучшие, на мой взгляд, книги Битова последнего десятилетия. Первая, «Неизбежность ненаписанного», вышла в «Вагриусе» в 1997 году и представляет искусную выборку автобиографических моментов из вымышленных текстов и статей. Читается как поразительный интеллектуально-документальный роман, с героем покруче и заковыристей любого из битовских персонажей. Другая, «Пятое измерение», избранная литературная эссеистика, выпущенная Издательством «НГ» уже в новом веке. Особенно на фоне «русской смуты» 90-х годов видно, как Битов пытается в одиночку, не снижая уровня мысли, держать на весу обрывающиеся и провисающие нити русской культуры (как повыбивало время перемен лучших из лучших: Мамардашвили, Лотман, Аверинцев, Рихтер, использовавший свой рояль в качестве философского инструмента…). Удивительно бодрящее чтение для не разоружившихся перед масскультом читателей – и бесполезное для разоружившихся. Что последние способны вычитать у Битова? Что не надо быть предателями? Что гений и злодейство, совершенные иероглифы и дурные наклонности, несовместны? Так это надо еще доказать!.. У Шкловского в «Третьей фабрике» есть злая шутка: «…одни в искусстве проливают кровь и сперму. Другие мочатся. Приемка по весу». Обойдемся без морали в духе дедушки Крылова – очевидной, но запоздалой.

В мои намерения не входит написание монографии о битовском творчестве – скорее, заметок о том, как, на мой взгляд, отразилось появление Битова на русском культурном ландшафте.

Зачем он пришел?

Попробую дать изобразительный ответ на этот вопрос, не претендуя на большее. Сомнительный, конечно, способ: понять что-то в писателе (и вообще, человеке), исходя из каких-то особенностей его внешнего облика. Но отнюдь не худший, чем у исторических материалистов или гадателей-авгуров. Две бросающиеся в глаза черты всегда поражали меня при встречах с Битовым.

Во-первых, невообразимый, даже демонстративный какой-то беспорядок в его жилище на Краснопрудной, как у какого-то потомственного барина, оставшегося без прислуги, или у злостного американского битника. У людей заурядных нечто такое прочитывается обычно как «позаботьтесь обо мне». Людьми творческими, напротив, всякое поползновение навести в их «берлоге» видимость порядка воспринимается как враждебный выпад и посягательство на свободу. Такой наглядный тест для приходящих и урок, что ли. При поразительной опрятности, дееспособности и мобильности внутренней жизни, – кто работал или общался с Битовым, тот знает, – упорядочить в такой же степени еще и все то, что вне головы, с прихожей начиная?!. Всякий согласится, что для этого надо быть глубоко нерусским человеком.