Школьник Свен - [13]

— Присядьте, пожалуйста, он сейчас придет.

И она подвинула Свену кресло с высокой спинкой и вышла.

Свен сел на жесткое кресло.

Кабинет ректора был длинный и узкий с одним окном в узкой стене. Вдоль стен, с полу до самого потолка, быти устроены полки, тесно заставленные книгами.

Свен сидел прямо, прислонившись к прямой высокой спинке кресла. Ноги его едва доставали до полу. Он упорно смотрел на плотные ряды книг, и ему казалось, что стены надвигаются на него и хотят задушить, раздавить его этими бесчисленными корешками книг.

Он соскользнул со стула, едва стоя на ногах от страха, и на цыпочках подошел к выходной двери. Она была заперта. А другая? Та вела в квартиру ректора.

В это время дверь вдруг отворилась, и Свен невольно вскрикнул, — перед ним стоял ректор.

Он был одет в тог же домашний сюртук, в котором Свен видел его в тот памятный день.

— Ну, милый Свен, ты хотел поговорить со мной?

— Да.

Ректор стоял перед ним, смотрел на него и ждал. Но дальше смущенного "да“ он ничего не слышал.

Свен Бидевинд широко раскрытыми глазами смотрел на ректора, пристально, беспомощно… и молчал.

— Ну, что же? — сказал, наконец, ректор, подходя к письменному столу. Он сел в свое кресло и указал Свену на другое, стоявшее рядом.

— Это я — я хотел сказать, что это я — обманул…

— Ты обманул, Свен?

— Да, я, а не Антон Бех.

— Объяснись хорошенько, мой мальчик.

И Свен рассказал о том, что произошло в субботу утром, что черновик лежал на отдельном листочке в тетради Антона, что он залил его чернилами и заменил другим, списанным с тетради Сельмера, потому что он был уверен в том, что у Сельмера решено верно, как всегда.

— Значит, Антон Бех решил сам свои задачи?

— Да, на листке. Он мне сказал накануне, что успел переписать одни только условия, а решения хотел переписать после.

Ректор долго сидел молча и смотрел в окно. Потом сказал, наконец:

— И не заметил, что черновик был не его а совсем другой?

— Нет. Я постарался сделать его точь в точь таким же.

Ректор опять замолчал и отвернулся.

— Значит, ты списывал? — сказал он, медленно оборачиваясь к Свену.

— Да.

— Но, милый Свен, ведь у тебя же есть кандидат Винтер?

Свен Бидевинд остановившимися глазами смотрел на ректора и отрицательно мотал головой.

— Разве он тебе не помогает готовить уроки, когда ты занимаешься с ним?

— Я совсем не занимаюсь с ним.

— А с кем же? Мне казалось, ты говорил…

— Я ни с кем не занимаюсь.

— Но ведь я писал твоему отцу…

— Я не отдал ему письма.

— Ты не отдал моего письма своему отцу?

Свен попрежнему сидел с остановившимися глазами и тряс головой. Ректор пытливо смотрел на него, потом отворачивался и смотрел в окно.

— Но как же ты мог тогда рассказывать, что берешь частные уроки?

Губы Свена задрожали все сильнее и сильнее, остановившиеся глаза наполнились слезами, он всхлипнул и произнес, наконец:

— Я открыл письмо и прочел его.

Ректор встал с своего места и стал ходить взад и вперед по комнате.

Он ходил долго; наконец, остановился перед Свеном и, пытливо глядя ему в глаза, сказал:

— Так вот ты какой?

— О нет, нет, я не такой, — воскликнул Свен, и клубок, сжимавший его горло, разжался, наконец, и он разрыдался.

Ректор дал ему выплакаться. Когда тяжелые рыдания Свена ослабли, он спросил его:

— Скажи мне, Свен, Антон Бех знает это?

— Нет еще, я пойду сейчас к нему.

— Да, это будет лучше всего.

Свен взял фуражку и вышел. Дойдя почти до двери, он вернулся назад к ректору и поклонился. Он был так занят своими мыслями, что позабыл сделать это раньше.

Он подошел к дому городского судьи Беха.

Когда он расскажет все Антону Веху, тогда все будет кончено наконец. Его, конечно, исключат из гимназии, и дома возобновятся разговоры о механической мастерской, лавке или море. По не нужно думать об этом сейчас, на это хватит времени после, когда он вернется от Антона. Он пошел быстрее, дорога вела мимо дома его отца, Свен бежал со всех ног.

Наступило молчание. Потом, не поднимая головы, Свен спросил:

— Ты очень сердишься на меня, Антон?

— Дурак! — ответил тот.

Свен Бидевинд заерзал на своем месте.

— Да, видишь ли, если ты не сердишься…

— Я нахожу, что ты поступил очень хорошо, что пошел прямо к ректору.

— Да, я сам рад этому. Остальное пусть будет, как будет. Только не думай обо мне дурно после, когда я уйду.

— Ты уйдешь?

— Мне больше ничего не остается. Я должен бежать.

— Бе… Бежать?!

— Да. Я убегу из дому. Я думаю, сегодня ночью.

— Ты с ума сошел.

— Я иначе не могу, Антон. Если меня выключат из школы, отец будет в отчаянии, это такой стыд. И он, и мать тоже. Им все равно придется придумать для меня что-нибудь, отослать меня куда-нибудь. Я уж лучше убегу сам. Заранее. Потому что я больше не могу выносить этого, Антон.

— Но как же ты убежишь?

— Как-нибудь. Скроюсь и буду сидеть где-нибудь, пока меня забудут. Буду итти до тех пор, пока не доберусь до какого-нибудь города на юге, оттуда сяду на пароход, который идет в Америку.

— Тебя поймают и больше ничего.

— Нет. Я буду итти по горам. От одного двора к другому, пока но дойду.

— А деньги?

— У меня есть собственных 20 крон (около десяти рублей).

— Ну, с ними, милый мой, не далеко уйдешь. Только с голоду умрешь!