Шкатулка дедушки Елисея - [3]

Вот это, скажу я вам, была комната чудес! Настоящая пещера Аладдина, только вместо сокровищ по всем углам, по всем стенам, на полу и на полках лежали, висели и стояли музыкальные инструменты. Все они были старинными, покрытыми глазурью, резьбой и всевозможными украшениями. Тут были гусли, арфы, клавесины, органолы, оркестрионы, итальянские виолы и много-много ещё всякой всячины. Посреди комнаты стоял огромный диван с фигурными ножками и круглый стол, а чуть в стороне от него зачем-то стояла китайская ширма.

Тётя села на диван, сцепила на коленях руки и сказала торжественным голосом:

— Сейчас вы внимательно посмотрите всё это, а я подожду.

Мы смотрели довольно долго.

Машенька кое на чём попробовала поиграть: на клавесине, на клавикорде и на органоле. Я попробовал дунуть в охотничий рог, но ничего у меня из этого не получилось. Вот если бы тут была флейта, я мог бы показать тётушке Эрнестине, что тоже кое-что могу: в родном городе, как-никак, я два года посещал школьный кружок духовой музыки. И у меня там неплохо получалось. Но флейты не было.

Когда мы вдоволь насмотрелись, тётушка спросила:

— Вы ничего необычного здесь не заметили?

— Мы в первый раз видим столько старинных инструментов, для нас тут всё необычно, — сказала Машенька.

— Я не о том, — нахмурилась Эрнестина Рудольфовна. — Вы разве не обратили внимания, что все инструменты идеально настроены? И что на них совершенно нет пыли? А ведь больше года к ним никто не прикасался! Или, вернее, не должен был прикасаться, — добавила она и нахмурилась опять.

Мы оба молчали. Мы чувствовали, что во всём этом заключена какая-то жуткая тайна, и что сейчас эта тайна должна быть раскрыта, — иначе тётушка не задавала бы нам все эти непонятные вопросы.

— Садитесь теперь сюда. Я кое-что должна вам рассказать и кое о чём предупредить.

Она показала место на диване рядом с собой. Мы сели, по-прежнему не говоря ни слова. Инструменты толпою обступали нас со всех сторон. Они казались живыми, как будто это были люди. Нам с Машей, по правде сказать, стало не по себе. Но мы приготовились слушать тётушкин рассказ.

— Ваш дед, Елисей Егорович Коростылёв, — начала она, — был очень-очень странный человек! Это я должна сказать вам сразу. Очень талантливый и очень странный. Он всю жизнь только и занимался тем, что разыскивал старинные инструменты и сам их мастерил. Объездил полмира. Участвовал в археологических экспедициях. И во всех концах света только одно его интересовало: на чём люди дудели, бренчали или стучали. Вот это всё — она показала на стены комнаты, увешанные домрами, лютнями и гуслями, — я с удовольствием отдала бы какому-нибудь музею, но власти нашего города пока что не проявили к этому интереса…

Елисей Егорович очень изобретательный был человек. Когда, ещё девочкой, он взял меня к себе на воспитание, этот дом весь звенел, гудел и пел на разные голоса. Он говорил мне бывало: «Я всю жизнь мечтал, чтобы мой дом звучал, как оркестр!» Ну, а в старости, когда он стал работать над каким-то своим давним изобретением, он уже перестал следить за домом, часто отлучался в поездки, его музыкальные механизмы начали выходить из строя один за другим. О, как я этого ждала! Для меня это было счастье. Да, да. Вы даже вообразить себе не можете, каково это — жить в доме, где и шагу нельзя сделать без того, чтобы над твоим ухом что-нибудь не звякнуло, не тренькнуло или не зачирикало! Дед был глуховат, а у меня, должна вам сказать, очень острый слух и я всё время вынуждена была затыкать уши ватой… Мне не стыдно вам признаться, что, когда я осталась одна, — я по всем углам и тайникам разыскивала эти ужасные механизмы, те, которые ещё звучали. Я портила их целый месяц. И я мечтала, что, наконец, я заставлю этот дом замолчать!

Последние слова тётушка произнесла с такой силой, что ей в ответ зазвучали струны какого-то инструмента, стоявшего неподалёку. Она посмотрела на нас: внимательно ли мы слушали? Мы с Машей сидели, опустив глаза. Нам было неловко.

— Я вижу, вам не нравится то, что я сказала, — проницательно заметила тётя. — Ничего, дорогие мои. Поживёте здесь немножко — и вы меня поймёте. Да, да, обещаю вам: вы меня очень хорошо поймёте.

Тётушка Эрнестина помолчала, огляделась опять: вправо, влево. В эту минуту она была похожа на старую рыжую птицу, озирающуюся на крыше дома.

— Странный, очень странный был человек ваш дед, - повторила она, ещё раз нахмурившись. — Он настолько был одержим своими чудачествами, что растерял всех своих родных и близких, собственные дети уехали от него. Ну, а меня он взял на воспитание, чтоб хоть какая-то живая душа была в доме… Но, доложу я вам, нелегко мне пришлось, — ох, нелегко. Я мечтала, что когда-нибудь этот дом станет обыкновенным спокойным домом. И вот, кажется, дождалась… Но не тут-то было, дорогие мои, не тут-то было.

Тётушка в очередной раз огляделась по сторонам, потом опустила голову и принялась сосредоточенно сводить и разводить пальцы рук, одновременно покачивая головой из стороны в сторону. Мы с Машенькой опять переглянулись. Мне кажется, нам одновременно пришла мысль, что тётушка наша… как бы это деликатней сказать?., не совсем в себе. Но мы надеялись, что теперь она, наконец, перейдёт к самому главному, ради чего затевался весь этот разговор.