Шхуна «Мальва» - [33]

Через стену до Штиммера донеслись глухие стоны и голос:

— Отвечай на вопрос: кто тебе дал листовку?

Штиммеру показалось, что он увидел проникающий через стену снопик света. Осторожно ступая, словно к его шагам должны прислушиваться, лейтенант быстро прошел в этот угол и остановился. Как раз на уровне его головы стена в соседнюю камеру была продырявлена, и Штиммер приник глазами к отверстию. За маленьким столом с сигаретой в руках сидел Моренц, рядом с ним — русский полицейский, а посреди камеры перед человеком со скрученными проволокой руками, который находился спиной к Штиммеру, маячила громадная фигура гестаповца. На столе перед Морением лежала толстая плеть, точно такая же, какую имел Штиммер. Гестаповец держал в руке шомпол.

— Кто дал листовку? — повторил вопрос полицейский.

Допрашиваемый молчал.

Штиммер заметил, как гестаповец бросил быстрый взгляд на Моренца и тот кивнул. В тот же миг шомпол взвизгнул в воздухе, человек со связанными руками инстинктивно дернул голову в сторону, и Штиммер увидел как из распоротой щеки брызнула кровь.

Штиммер ожидал, что камера наполнится сейчас диким криком боли и заключенный упадет на пол. Но тот только скрипнул зубами. Изодранная рубашка его сразу побурела.

— Ну, как? — опросил полицейский.

Человек переступил с ноги на ногу и сплюнул.

— Ты, сволочь, будешь отвечать? — взревел полицейский. — Язык вырву!

Он набросился на допрашиваемого и ударил его сапогом в живот. Человек охнул, присел, но через несколько минут снова выпрямился и с ненавистью посмотрел на полицейского.

— Ты, Иуда, — прошептал он, — за все ответишь перед народом. И прощения тебе не будет во веки веков.

Моренц сорвался со своего места и одним прыжком подскочил к арестованному. Отшвырнув в сторону полицейского, он начал хлестать человека плетью.

Штиммер в испуге отпрянул в сторону. Помощник коменданта не считал себя слабонервным. Но сейчас он как-то по-особом у смотрел на эти пытки... Он словно на своем теле ощущал удары. Он чувствовал, как на лбу у него выступает испарина. И все же какая-то непреодолимая сила тянула его к отверстию в стене, чтобы еще и еще смотреть на пытки.

Когда Штиммер снова заглянул в соседнюю камеру, он вдруг почувствовал, что на него смотрят. Он взглянул на Моренца, и увидел на его лице холодную, злую улыбку: капитан наблюдал за отверстием в стене. Глаза их на секунду встретились. Штиммер медленно отвел глаза и опустился на цемент.

Помощник коменданта не раз, конечно, слышал о теоретических изысканиях Моренца в области психологической обработки его жертв. Лейтенант, как и многие его друзья, посмеивался над гестаповцем, говоря, что человеческим существам доступен только один вид «психологии» — шомпол. И напрасно, мол, отходить от установившейся традиции прусской школы и выдумывать что-то свое. Но сейчас Штиммер готов был изменить свое мнение по этому вопросу. Во-первых, он понял: отверстие в стене отнюдь не случайно. И тот факт, что его, Штиммера, поместили именно в эту камеру, по соседству с камерой пыток, тоже говорит о многом: Моренц давал ему возможность увидеть то, что его могло ожидать. Короче говоря, он сейчас являлся объектом «психологической обработки».

— Штиммер!

Лейтенант, словно проснувшись от тяжелого сна, поднял голову. В дверях стоял гестаповец, тот самый, который пытал арестованного.

Лейтенант поднялся и пошел за гестаповцем. Моренц вое так же сидел за столом, вокруг него валялось десятка полтора окурков. Полицейского в камере не было. Арестованный лежал на полу, тяжело дыша.

— А, Штиммер! — загрохотал капитан при виде помощника коменданта. — Как чувствуешь себя, дружище?

Он протянул над столом руку, словно желая поздороваться со Штиммером, но когда тот, обрадовавшись дружескому жесту, шагнул к капитану, Моренц вдруг сжал пальцы в кулак и с силой стукнул по столу.

— Стоять смирно перед старшими! — заорал он. — Не знаешь устава, молокосос?

Штиммер попятился к двери, но оттуда его бесцеремонно толкнул гестаповец на середину камеры. Штиммер оторопел, но потом вытянулся и отчеканил:

— Я офицер! Я требую обращаться со мной, как с офицером. Я не позволю...

— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся Моренц. — Забавно, черт возьми!

Штиммер посмотрел в лицо капитана. Моренц смеялся только горлом. Глаза у него были злы, он перебрасывал сигарету из одного угла рта в другой. Моренц тоже несколько секунд смотрел на Штиммера, потом встал:

— Слушай, ты! — проговорил он наконец. — В этих стенах нет офицеров, кроме капитана Моренца. По крайней мере сейчас. Здесь только мы и вы! — он кивнул на человека, лежавшего в луже крови, и перевел взгляд на лейтенанта. — Понятно? После него мы возьмемся за тебя...

Капитан снова сел и, словно ничего не произошло, проговорил:

— Чертовски скверная у нас работа, Штиммер. Приходится все время изобретать. Вот сейчас я вдруг вспомнил свое детство и знаешь что, Штиммер? Мне пришла на память одна книжонка, которую я читал лет семнадцать тому назад. Легенда об Уленшпигеле. Слыхал когда-нибудь, Штиммер? Здорово написана, черт подери! Там, как сейчас помню, одной старухе положили на голову паклю и подожгли. Хо-хо, как она визжала! Потом-таки она свихнулась, эта старуха, и отдала богу душу, но это потом. А когда поджаривали ее макушку, она плясала, как танцовщица в кабаре. Здорово придумано, Штиммер, а? Ну-ка, Ганс, принеси паклю. Знаешь, Штиммер, когда приходится допрашивать человека, то замечаешь, что у него немножко застывают мозги. Не может человек вспомнить то, что нужно. Хоть убей его. И вот у меня возникла идея, Штиммер: если мозги застывают, их надо подогреть. Ловко, а?