— У вас светлая голова, Штиммер. И вы предприимчивы, мой мальчик, как ваш отец...
Конечно, он тогда намекал на его маленький «рыбный бизнес» — в этом лейтенант был уверен.
Сейчас этот неожиданный ночной вызов не мог не встревожить лейтенанта.
— О чем вы думаете, Штиммер? — повторил свой вопрос фон Зиммер. И Штиммеру вдруг показалось, что полковник взглянул на него как-то неприязненно, почти зло.
— Вы спрашиваете о шхуне, господин полковник? Она, возможно, уже вернулась с рейса, и, если вам будет угодно, я сейчас точно узнаю...
— Шхуна не вернулась, лейтенант Штиммер, и боюсь, что она больше не вернется, так же как не вернется капитан Мауэр и еще четверо отличных немецких солдат. Об этом вы думаете, Штиммер?
Штиммер встал и вопросительно посмотрел на коменданта. Неприятный холодок побежал от его сердца по всему телу. Потушив сигарету, комендант тоже встал с кресла и прошелся по кабинету.
— Да, лейтенант, — остановившись против Штиммера, продолжал комендант. — Ваша предприимчивость сыграла с вами плохую шутку. И боюсь, что это будет дорого вам стоить, лейтенант. Очень дорого...
— Что случилось, господин полковник? — чувствуя, что произошло что-то непоправимое, спросил Штиммер.
В это время дежурный адъютант доложил:
— Капитан Моренц!
— Просите.
Высокий, подтянутый, с красивым хищным лицом, в кабинет не вошел, а ворвался гестаповец.
— Хайль Гитлер! — выкрикнул он. — А, господин лейтенант? Я говорю: хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — прошептал Штиммер.
— Все катера вернулись, полковник! — глотнув из стакана воды, пробасил гестаповец. — Все, за исключеним одного... Его потопили эти... друзья вашего Штиммера. И еще «приятная» новость: на одном из катеров трое убитых и двое тяжелораненых...
Штиммер съежился под взглядом гестаповца, а полковник наклонил голову, будто рассматривая узоры на ковре. Его в известной степени шокировало вольное поведение младшего по чину офицера, но полковник никогда не связывался с молодчиками из гестапо. Он хорошо знал, что даже генералы внезапно исчезали, попав к ним в лапы.
— Вы арестовали семьи рыбаков? — спросил комендант у Моренца.
— Ха-ха-ха! — деланно рассмеялся капитан. — Я завидую вам, господин полковник: даже в ту минуту, когда вам грозят большие неприятности, вы находите в себе мужество весело шутить. Похвально, черт меня возьми.
— Почему шутить, капитан? Я спрашиваю вполне серьезно...
Моренц мгновенно преобразился. Показное его веселье исчезло. Он сел на место Штиммера, небрежно отстранив его рукой, и тяжелым взглядом посмотрел на полковника.
— Фронтовики и работники гестапо, — начал он, — уже покончили с дурацким мнением, что русские глупы и трусливы и что их можно брать голыми руками. Они научили нас кое-чему. И если бы все — я подчеркиваю: все! — в том числе, полковник, и ваши подчиненные, — он кивнул головой на Штиммера, — думали так же, нам с вами не пришлось бы сейчас дрожать за свои головы и гадать, будут ли эти головы завтра на своем месте.
— Немного короче, капитан, — выдавил из себя фон Зиммер. — Я и не понимаю, почему вы вдруг заговорили о моей голове. Вы думайте о своей.
— Мне немного известно, полковник, — продолжал гестаповец, — что вся эта затея со шхуной была устроена не без вашего благословения. Это во-первых. Квартиры и дома рыбаков пусты, как пивные бутылки, когда к ним приложатся господа штабисты. Русские не соизволили ожидать, когда Штиммер вызовет их в комендатуру. Это во-вторых. А в-третьих, полковник, наш Гиммлер редко смотрит на погоны, когда собирается вздернуть кого-нибудь. Ефрейтор или генерал — он полагает, что веревка выдержит и того, и другого. Разрешите откланяться, господин комендант. Мне кажется, вы не будете возражать, если я прихвачу с собой за компанию вашего помощника.
Штиммера шатнуло. Уж он-то отлично знал, что эти молодцы умеют расправляться не только с партизанами и коммунистами. Немцы, попавшие в их руки и в чем-нибудь подозреваемые, никогда не могли обижаться, что им там мало уделяли внимания. Вытерев вспотевший лоб платком, Штиммер умоляюще посмотрел на полковника:
— Господин полковник!..
— Я полагаю, — как можно мягче сказал фон Зиммер, — что вам лучше побеседовать с Моренцем, Штиммер. Хайль Гитлер!
*
Капитан Моренц считал себя прекрасным психологом. Чтобы развязать язык человеку, думал он, не надо прибегать к словесным выкрутасам, как это приходится делать геббельсовской армии. Одно дело молоть вздор насчет того, что немцы человеколюбивы, и другое — выворачивать кого-нибудь наизнанку. Разговоры здесь помогают мало. Авторитетные специалисты по этим вопросам утверждали, что в гестаповском «чистилище» должен быть свой, особый метод. И капитан Моренц был вполне согласен с этим. Он давал полную волю своей фантазии. Он непрестанно искал и подбирал новые ключи к человеческим натурам. Считая себя больше психологом, чем палачом, Моренц вел систематические наблюдения за своими жертвами, записывал эти наблюдения, анализировал свои записи и искал, искал новое... Его «мемуары» были разбиты на несколько разделов. Когда немецкая армия вторглась на Украину, в журнале Моренца появился первый раздел: «Партизаны». Ровным, аккуратным почерком тогда еще малоопытный Моренц писал:
