1
Часов с пяти вечера начал падать снег. Редкие крупные хлопья летели медленно, как парашютики. Опускались и устраивались поближе друг к другу: так и веселее будет, и уютнее…
В девятнадцать сорок должен был приземлиться «Ан-10» 2436, и хотя время уже истекло, о посадке никто не объявлял. В справочном успокаивали:
— Задерживает аэропорт вылета. Там нет погоды. Метель.
— Долго она будет? — спрашивали ожидающие самолет.
— Одному богу известно… А я, к сожалению, не бог…
— К счастью, а не к сожалению, — человек в очках, первым стоявший у окна справочного, неприязненно посмотрел на дежурную: — К счастью, я говорю, а не к сожалению…
Дежурная не обиделась. Она понимала чувства людей, приехавших встретить своих родных и близких. Сегодня — предновогодняя ночь. Елки. Шампанское. Тосты. Уже двадцать сорок. «Ан-10» 2436 еще не вылетал… Тосты отменяются?
— Ждать нам или не ждать? — спросила женщина в кроликовой шубке. — Вы ведь обо всем должны знать.
— К сожалению, я не… — Дежурная встретилась глазами с неприязненным взглядом человека в очках, поправилась: — К счастью, я не бог. Все знать не могу…
Кто-то засмеялся, кто-то выругался, кто-то потребовал книгу жалоб и предложений. В конце концов, будет когда-нибудь порядок в этом самом Аэрофлоте или не будет? Прекратят когда-нибудь издеваться над людьми или не прекратят?..
Дежурная молчала. По опыту знала: в таких случаях лучше всего не вступать в перепалку. Побушуют и разойдутся.
Но женщина в кроликовой шубке не унималась:
— Она, конечно, молчит. Видите, она молчит. Им тут наплевать на наши переживания.
И тогда дежурная тихо, очень тихо проговорила:
— Я тоже жду мужа. Он на 2436 радистом…
За окнами зала ожидания сгустилась темнота. Никто и не заметил, как она сгустилась. На землю летели теперь не редкие хлопья, а косые струи сразу почерневшего снега. Бились в толстые стекла, крутились у столбов, мчались по бетонной дорожке. За дверью взвыл ветер, злой и холодный. Ворвался сквозь приоткрытую дверь в зал, дохнул завьюженной ночной степью.
Стало тоскливо и беспокойно. Будто вместе с ветром сюда ворвались холод зимних волчьих оврагов, крик затерянного в снежной коловерти человека, его одиночество…
Один за другим в город уезжали таксисты: боялись, что заметет дорогу. С каждой минутой пустел зал ожидания: по радио объявили, что аэродром закрыт на неопределенное время.
Инга сидела в комнате дежурного по аэропорту, листала какой-то старый журнал. За маленьким столиком в углу комнаты играли в шахматы Петр Кленин и Сергей Проскурин — командир корабля и его второй пилот. Оторвавшись от шахматной доски и поглядев на Ингу, Кленин сказал:
— Инга Павловна, этот трижды грешный мир, который вы наверняка клянете сейчас в душе, имеет неплохие законы. Например, стоит где-нибудь образоваться пустоте, как она немедленно заполняется. Вам, как врачу, это должно быть известно, не правда ли?
Инга, продолжая листать журнал, спросила:
— Что вы хотите этим сказать, Кленин? Нельзя ли пояснее?
— Почему же нельзя! Вы уже битых два часа ожидаете Романа Веснина, досточтимого своего мужа и командира 2436. Вы нервничаете, потому что не можете решить вопроса, как и чем заполнить образовавшуюся пустоту в сердце и за праздничным столом. Этим позапрошлогодним журнальчиком, который вы листаете, пустоты, конечно, не заполнишь… Что же делать?
— Что же делать? — не глядя на Кленина, спросила Инга.
Кленин встал и склонил перед Ингой голову:
— Я к вашим услугам, Инга Павловна. Не смею утверждать, что сумею заполнить пустоту в вашем сердце, но за столом вы ее чувствовать не будете… Прошу руку, я еду к вам в гости… Сергей, обеспечь нас каретой.
— Выезд отменяется, — сказала Инга. — Не люблю самонадеянных людей…
Второй пилот хмыкнул:
— Отлично сказано, Инга Павловна. Добавьте еще следующее: кому везет в карты и шахматы — не везет в любви. — Он с отчаянием посмотрел на зажатого со всех сторон короля, смахнул с доски фигуры и подошел к окну. Оттуда продекламировал:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя… —
И замолчал, вглядываясь в ночь. А Инга вдруг представила себе черное небо с бешено мчащимися по нему тучами, с закрученными, точно спираль, снежными вихрями, и в этой дикой кутерьме маленькую точку — машину Романа. Ее швыряет через всю спираль, несет в разверзшуюся бездну, и Инге кажется, будто она сквозь вой ветра слышит голос мужа: «Инга!.. Инга!..»