Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [69]
Я набрала на лопату немного компоста, всмотрелась. Там, наверно, несколько миллионов бактерий, сотня тысяч микроскопических червей и тысяч двадцать клещей вкупе со всякими грибками и водорослями. Эти миллиарды прожорливых едоков превратят увядшее в пищу для зелени. Они едят и пьют, словно на исполинском банкете. Дрожжевые грибки, создающие пиво и вино, сыр и хлеб, здесь перерабатывают сахар из лиственных остатков в спирт, который жадно поглощают бактерии, чтобы дать другим уксусную кислоту. Это было сжигание, яркое, как пламя свечи, заставлявшее всё двигаться по кругу, как движется сама Земля, так что конец одной истории становился началом другой.
Пока я орудовала лопатой в компосте, на ладони образовалась ранка, и на всякий случай я хорошенько ее промыла. Бактерии коварны. Поскольку несчетные их виды поделили между собой весь мир, те, что питают растения, могут оказаться для нас фатальными.
Среди микробов происходит весьма много странного. Мало того что разные почвы имеют особенный их набор. Все они ведут безмолвную войну с грибами, которые для защиты вооружились антибиотиками. Древние египтяне понятия не имели о войне бактерий и грибов, однако наносили на раны кашицу из плесневых грибков, так что, пожалуй, сумели подметить их воздействие. В ХХ веке эта взаимосвязь выяснилась, что произошло чисто случайно. Александр Флеминг забыл чашку с бактериями в теплой лаборатории и, когда нашел ее оккупированной плесневыми грибками, понял, в чем дело.
В детстве я была для бактерий и грибков полем сражения. Ретивый врач решил раз и навсегда избавить меня от повторных инфекций огромной дозой антибиотиков. Они, мол, прикончат все бактерии, и отчасти так и вышло. Но меня вдруг одолела неописуемая усталость, и почти всё стало вызывать аллергию. Мы тогда держали собак, и прогулки с ними по лесу стали сущим мучением, поскольку я определенно не переносила ни животных, ни растения. Но мне отнюдь не хотелось жить в стерильной среде, и в конце концов мама отвела меня к врачу-гомеопату, который вылечил аллергию. Вероятно, баланс между грибками и бактериями восстановился, когда я окрепла. Помню, что лечение включало, в частности, шарики из пыльцы.
Лишь позднее выяснилось, что все бактерии нашего тела вместе весят столько же, сколько наш мозг, и на свой лад не менее важны. Одни виды тренируют иммунную систему, другие выделяют энзимы или витамины и высвобождают питательные вещества, третьи держат под контролем чужеродные бактерии на коже, а четвертые направляют сигнальные субстанции в мозг, где те участвуют, например, в развитии депрессий, аутизма, синдрома дефицита внимания или гиперактивности. Действительно, мы, люди, являемся носителями целых экосистем бактерий, и все они необходимы в правильных местах и пропорциях. Исходя из того, что человека населяют миллиарды бактерий, нас давно пора включить в их классификацию.
Их не просто много. Они обладают невероятной жизнеспособностью. Бактерия, пролежавшая в кристалле соли двести пятьдесят миллионов лет, ожила, когда ее слегка увлажнили, и начала размножаться. Размножение для бактерий – детская игра. Они делятся каждые двадцать минут, а стало быть, размножаются так же непрерывно, как и умирают. Они без труда двигаются к питательным веществам, ощущают перемены освещения, температуры, химической среды и магнитных полей. Между собой они способны обмениваться как молекулами, так и ДНК и, подобно муравьям, могут создавать огромные сетевые системы. Кроме того, на Земле их обнаруживают во всех живых существах, ведь мы не без причины можем сосуществовать. У нас общее происхождение в нашем океаническом прошлом.
Роль бактерий на раннем этапе эволюции выяснилась очень поздно. В 1960-х годах молодой биолог Линн Маргулис выдвинула гипотезу касательно их значения, хотя тогда ее сочли просто эксцентричной мятежницей. Дело в том, что она выступила против обычной трактовки учения о развитии, где эволюция описывалась как борьба; для нее же речь шла скорее о взаимодополнениях, нежели о конкуренции. Естественный отбор, пожалуй, мог отсеивать, но не создавать новое. А вот взаимодействие могло создавать новое, ведь сложение дает больше, чем вычитание. Вдобавок выживали в первую очередь те, кто приспосабливался к окружающей среде, а она состояла из других жизней. То есть все попросту зависели друг от друга. Восемь миллионов видов вряд ли появились на Земле затем, чтобы какой-то из них получил преимущества.
Зоологи иллюстрировали развитие на примере животных, и это, по мнению Маргулис, также вводило в заблуждение. Животный мир на Земле появился достаточно поздно, поэтому она обратилась к первым клеткам древнего океана. И уже там предположила симбиоз. Ее гипотеза заключалась вот в чем: некогда на заре жизни бактерии внедрились в другие клетки, где стали своего рода энергетическими станциями. Вероятно, именно так жизнь сумела развиться во всем многообразии. Со временем генетические исследования подтвердили ее теорию, и Маргулис назвали одной из ведущих исследовательниц в современной биологии.
Но научное признание Маргулис получила далеко не сразу. Иметь бактерий в генеалогическом древе еще хуже, чем происходить от обезьян, и статью, где она изложила свои тезисы, последовательно отвергли пятнадцать научных журналов. Однако она упорно продолжала свои исследования.
