Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [42]
Стало быть, осьминоги способны выйти за пределы сиюминутности, комбинируя воспоминания с планами и сложными действиями. Меня это увлекло еще сильнее, чем иные фильмы ужасов, ведь означенные факты свидетельствовали об изрядном уме.
И всё же осьминоги вообще не вписываются в наши теории разума, которые, по сути, представляют собой описание наших собственных способностей. Во многих случаях их услужливо подтверждают киты, однако головоногие самым гнусным образом их бойкотируют. Разум обычно объясняют долгим воспитанием подрастающего потомства, продолжительной собственной социальной жизнью и способностью приспосабливаться к разным жизненным средам. Осьминоги не соответствуют ни одному из этих параметров. Живут они недолго и умирают от голода, заботливо охраняя сотни тысяч своих яиц, так что не имеют ни малейшей возможности чему-то научить подрастающее потомство. Кроме того, они асоциальны, и каждый вид держится в привычной среде. Однако самое неприятное, что всеми этими талантами обладают моллюски. Фактически, как говорят, мы состоим в более близком родстве с морскими огурцами (голотуриями), чем с головоногими. Очевидно, разумность в ходе эволюции развивалась в разных направлениях и у разных видов в разных стихиях. Подобно тому как эхолокация возникла и у дельфинов, и у летучих мышей, смекалку проявляют и осьминоги, и вороны. Развитие, стало быть, не имеет определенного направления или вершины, только ответвления вроде осьминожьих щупалец, и все они указывают на нечто примечательное в жизни.
Внезапный порыв ветра швырнул синий брезент в дом. Хлопок был как от паруса учебного судна, который множество рук должно быстро зарифить, ведь парус был величиной с палубу, а судно соперничало размером с наиболее крупными морскими животными. Гидростатическая сила не только позволяет строить огромные суда – именно благодаря ей синий кит-полосатик стал крупнейшим из когда-либо живших млекопитающих.
Меня очень интересовал этот колосс. Правда, я начала думать, заслуживает ли размер такого интереса. Синий кит выращивает свои сто пятьдесят тонн, питаясь мельчайшими морскими организмами, и пусть они не столь харизматичны, как киты, но океан без них был бы мертв. Значит, маленькая жизнь способна уравновешивать огромную и не менее важна.
Пищей синему киту служит планктон, дрейфующий с течениями. Животный планктон – это личинки рыб, крабов, ракушек, морских звезд или балянусов, но самый распространенный – криль. Синий кит только за один день съедает четыре миллиона этих рачков – вот какие невообразимые количества ему необходимы, а многомильные стаи криля огромнее иных стай птиц и роев насекомых. Книга рекордов Гиннесса называет их величайшими на Земле скоплениями животных, ведь их видно даже из космоса. Стая криля может состоять из такого же количества особей, сколько клеток в моем теле.
Можно ли рассматривать такие стаи как своего рода сверхорганизмы? Криль – название собирательное, поскольку в их компактной массе отдельные особи трудноразличимы. Когда они сообща дрейфуют в океане, их крошечные ножки двигаются в едином ритме, как на одном дыхании. И всё же один изучавший их ученый неожиданно заметил, как один крохотный рачок отделился от стаи, чтобы рассмотреть его. Он был длиной всего-навсего несколько сантиметров, но темные глазки и вытянутые вперед усики производили впечатление любопытства. Глаза в глаза два представителя разных видов смотрели друг на друга, и размер не имел никакого значения.
Мой собственный близкий контакт с крилем ограничился едой. Рыбак, который его продавал, сказал, что на вкус эти рачки примерно как креветки с оттенком краба. Но больше всего мне запомнился не вкус. Вечером, когда предстояло их съесть, я поняла, почему их называют светящимися креветками. В сумрачной комнате они начали фосфоресцировать, создавая ощущение морских глубин.
Ведь в темных глубинах криль прекрасно защищен. Подобно снежинкам, туда опускаются лишь фрагменты мертвых морских животных. Только в сумерках криль поднимается к поверхности, чтобы поесть, а пища его – еще более мелкий планктон, порой до того мелкий, что в столовой ложке помещается несколько миллионов его представителей. Это растительный планктон, но поскольку ни корней, ни листьев у него нет, то он, собственно, и не растение. Он относится к огромному царству водорослей.
Странная штука с этими водорослями. Хотя к их числу принадлежат сотни тысяч видов, в большинстве они не изучены и бывают очень разные. Одни микроскопические, другие достигают шестидесятиметровой длины, третьи участвуют в свечении моря, четвертые, как фукус пузырчатый, в июньское полнолуние разбрасывают яйца и спермии. Некоторые передают свою красную окраску ракообразным и кораллам или обеспечивают рыб жирными кислотами омега-3, а иные, когда их срывают, выделяют яд. Многие живут и за пределами моря – повсюду, от влажной земли до источников и озер.
Биолог, давний спутник моей жизни, был специалистом по пресноводным водорослям, и мне случалось выезжать с ним на озера. Миролюбивая противоположность охоте на китов и морской романтике. Мы спокойно скользили по глади вод, высматривая подле цветущих берегов зеленую основу жизни. Под мелкой рыбешкой угадывалось дно, а когда с весел падали сверкающие капли, по поверхности разбегались круги. Время замирало. Биолог ложился на нос лодки и, вооружившись специальным биноклем, всматривался в глубину, а я садилась на весла. По его спине я видела, как он с надеждой, словно кладоискатель, напрягался, когда якорь-кошка поднимался из воды со своей смешанной добычей. Мало-помалу маленькие баночки на лодочной скамье наполнялись пробами, а когда позднее эти пробы изучали под микроскопом, выяснялось, что многие водоросли вправду очень красивы, прямо как драгоценные украшения.
