Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [44]
Не то чтобы трилобиты заметили воду. Чтобы обрести перспективу, необходимы сравнения и дистанция. Но туманная надводная панорама, которую видели трилобиты, оставалась доминантной на протяжении трехсот миллионов лет, пока в океане преобладали тысячи видов этих существ. Как и все индивиды, они умирали и вместе со своими известковыми глазами падали на дно, присоединяясь к ракушкам и кораллам. За миллионы лет они уплотнились в известняк, который в течение одной секунды в истории Земли стал пирамидами, соборами, дорогами, искусственными удобрениями и зубной пастой. Сохранились в нем и несколько первых глаз жизни.
Я отставила чайную чашку на подоконник, где на блюде с фоссилиями перемешались морская история и летние воспоминания. Рядом с окаменевшими кораллами и головоногими лежало несколько ракушек помоложе, с гофрированными слоистыми поверхностями, которые, словно декоративные календари, отражали годы их жизни. Ракушка-башенка напоминала спиральные формы, какими я в детстве любовалась на мраморе кухонной лестницы, истертой за долгие годы хождения. Но мраморные спирали были ортоцератитами – моллюсками, жившими четыреста миллионов лет назад.
Приблизительно тогда в море появились рыбы. Они тоже принесли важное новшество: у них был скелет, защищавший легкоранимые нервные волокна между мозгом и телом. От рыб произошли затем все пресмыкающиеся, птицы и млекопитающие. Греческий натурфилософ Анаксимандр предполагал эту взаимосвязь, когда несколько тысяч лет назад изучал окаменелости. Вот и у меня перед глазами тоже была окаменелость, когда я размышляла о жизни. Возле письменного стола висела крохотная рыбка, сохранившаяся в камне. Один из моих предков.
Ближе к вечеру именно рыба утолила и мой растущий голод. Я так спешила добраться до прогнившей стены, что впопыхах забыла взять с собой еду, но в кладовке на кухне нашлись кой-какие консервы, в том числе сардины и банка селедки. Отлично. То и другое – моя любимая рыба, и, насколько мне известно, мои вкусы разделяют многие, ведь сардины и селедка вошли в историю культуры.
Соленая селедка тысячи лет служила северянам базовой пищей и на суше, и в море. Для викингов она была дорожным провиантом, а для Ганзы позднее стала настолько важным товаром, что этот торговый союз потерпел крах, когда селедка ушла к другим берегам. В последние десятилетия косяки сельди встречаются куда реже, хотя теперь, пожалуй, по вине промышленного рыболовства, которое опустошает моря. Так что лучше я возьму сардины.
Сардины, вкупе с их упаковкой, относятся к истории южноевропейской культуры. В Античности сардины засаливали в амфорах, а после падения Римской империи – в прочных деревянных бочках. Позднее бочки сменились банками, и причиной тому Наполеоновские войны, ведь сотням тысяч солдат императора требовался удобный для перевозки полевой провиант. Сначала пробовали консервировать сардины в стеклянных банках, которые погружали в кипяток, потом заменили их железными коробками с запаянными свинцом крышками. Но они были тяжелыми и плохо открывались, а потому их заменили оловянными банками с ключиками для открывания, что обеспечило полный успех. Отправляясь в кругосветку, суда тоже брали на борт банки с сардинами для экипажа, так что сардины в банках проделывали куда более долгие путешествия, чем иные рыбы.
Шло время, на океанах всё больше господствовали англичане, а они кормили матросов выловленной селедкой. Наполеоновские войны продолжались чуть ли не из-за этой мелкой рыбы. Впрочем, сардины и сельди не слишком отличаются друг от друга. Конрад Геснер в XVI веке здорово попотел, выясняя разницу между ними, ведь сардины тоже принадлежат к семейству сельдевых. Сама я усвоила, что балтийская сельдь называется салакой и мельче североморской, но сейчас те и другие в морях перемешиваются. К тому же в силу изменения климата сардины начали заплывать в высокие широты Северного моря, так что виды, по-видимому, тоже перемешиваются. Что и подтвердилось, когда я внимательнее взглянула на банку с сардинами. Изготовитель указал, что фактически там килька. Выбор между селедкой и сардинами разрешился сам собой.
Выложив сардины-кильки на хрустящий хлебец, я попыталась представить себе этих рыбок живьем. По размеру они находятся между крилем и рыбами немного покрупнее, а в воде собираются в сверкающие серебром эллипсы, похожие на километровые существа. Говорят, они прямо-таки сливаются с морем, ведь каждая рыбка отражает его тысячами своих чешуек. Их светлые брюшки мерцают синхронно с бликами на поверхности воды, а темные спинки сливаются с мраком морских глубин. Поскольку рыбки в авангарде косяка ближе к еде и к хищной рыбе, авангард постоянно меняется. Кроме того, вместе легче найти планктон и обнаружить опасность вроде китов, тюленей, морских птиц или крупной рыбы. Все в косяке чувствуют друг друга, и если кого-то ловят, то частота сердцебиения у соседей возрастает – как бы из отзывчивости. Пожалуй, в косяке лишь одна сардина на десять тысяч становится взрослой, но те, кому это удалось, могут дожить до пятнадцати лет, а среди сельдей попадаются даже двадцатипятилетние. Стало быть, банка сардин вмещала разные судьбы.
