Шесть граней жизни. Повесть о чутком доме и о природе, полной множества языков - [45]
Пока я отмывала тарелку от якобы сардинного масла, по моим рукам бежала вода, вызывая во мне некий отклик. Как и рыбы, я на шестьдесят пять процентов состою из воды. А поскольку ее запас необходимо постоянно пополнять, важнейшей точкой на участке, собственно, был колодец. Но моя телесная влага родом из моря. Свидетельством тому соленый вкус слез, пота и слизи, и околоплодные воды, где я находилась первоначально, тоже соленые.
Наверно, мне хотелось там остаться. Плод должен повернуться головой к шейке матки, но я упорно лежала наоборот. Лежала там, как старомодная телефонная трубка, слушая внешние звуки. Они были резче, нежели я привыкла в своем маленьком древнем море. Беременная мама из-за меня так отяжелела, что однажды мы проломили трухлявую пристань. Море явно притягивало меня.
Выбравшись наконец на воздух, я вдруг потеряла всякое доверие к воде. Норматив по плаванию сдала, только когда этого потребовали занятия парусным спортом, причем здорово натерпелась страху. В испытания входил обязательный прыжок в воду. На пружинящей вышке у меня закружилась голова, и отпустить поручень оказалось не легче, чем некогда покинуть околоплодные воды. Млекопитающие вроде меня могут утонуть. Когда в конце концов мое тело пронзило поверхность воды, я чувствовала себя так, будто проходила экзистенциальное испытание. То была встреча со стихией, которая даровала и жизнь, и смерть.
Мои предки-рыбы тоже долго колебались, прежде чем отправиться в другую стихию. Пока они расселялись в море, иные формы жизни уже начали выбираться на сушу. Водоросли и тут были первыми и мало-помалу придали земле зеленый оттенок надежды. Затем содержание кислорода в воздухе повысилось благодаря папоротникам и плаунам девонского периода. Одновременно улучшилась и почва благодаря грибам с их закаленными пищевыми привычками, ведь они могли поедать камень. Их кислоты разрыхляли наружный слой скал, а нити мицелия высасывали минералы.
В точности как морские кораллы, сухопутные грибы объединились с водорослями, которые делились с ними своей солнечной энергией. В результате возникла новая группа растений – лишайники. Они тоже прибегали к помощи размягчающих кислот, так что постепенно создали почвенные карманы, где могли произрастать мхи. Суша мало-помалу становилась всё более пригодной для жизни. Кистеперые и двоякодышащие рыбы осторожно выползали из воды за компанию с мелкими клещами и паукообразными.
Проходили миллионы лет, климат менялся, уровень моря то поднимался, то опускался. Среди новых хвойных деревьев каменноугольного периода, гигантских стрекоз и метровых многоножек возникли болота с гниющими растениями.
В пермский период землетрясения и долгие засухи привели к массовому вымиранию, когда исчезли девяносто процентов всех морских видов, в том числе и трилобиты. А среди уцелевших было несколько видов толстокожих пресмыкающихся. От одного из них разовьются предки млекопитающих. От другого вида произошли динозавры, которые затем господствовали на Земле сто пятьдесят миллионов лет, то есть так же долго, как трилобиты царили в море. Тем временем мои предки-млекопитающие стали пугливыми существами размером с бурозубку, выходившими наружу только по ночам, когда динозавры спали.
Поворотный момент настал шестьдесят пять миллионов лет назад, когда на Землю упал огромный метеорит. Пыль от удара на многие месяцы затмила солнце, и более половины всех видов погибли, в том числе динозавры. Но один оперенный их вид уцелел, как и мои похожие на бурозубок маленькие предки, наконец-то рискнувшие выйти из норок.
На кухонном окне плел свои тенета девонский паук. А снаружи один из потомков динозавров долбил дерево. Я вышла пройтись под мудрыми старыми соснами, среди папоротников и лишайников. Под ними покоились морские отложения и фрагменты давно исчезнувших гор. Во мху ползали микроскопические тихоходки, точно незримые работяги заводов Мишлена на восьми ногах. Они выжили в пяти массовых вымираниях, потому что стойко выдерживают сушь, экстремальные температуры, вакуум, высокое давление и радиоактивное излучение. Среди всей бренности существовала упорная жизненная сила.
Откуда берется эта жизненная сила? Ее обеспечивает нечто гораздо меньшее, чем крошечные тихоходки, ибо находится оно внутри молекул ДНК. Там воспоминания и будущее сплетаются в двойную спираль, которая, если ее развернуть, достигает двухметровой длины и хранит летопись истории жизни. Мельчайшие ее части существуют в ДНК с самого начала.
Всё записывается микроскопическим «почерком». Например, описание меня самой умещалось в миллиметровой оплодотворенной яйцеклетке, и тем не менее содержащаяся там информация, если изложить ее словами, потребует двадцать пять кубометров справочников. Писательская хижина не вместила бы и трети этого объема. Затем каждая новая клетка получала полную копию всего. Одни клетки станут моим сердцем, другие – мозгом, третьи – позвоночником. Внутри них происходили тысячи химических реакций, и чудесным образом все клетки оказались на назначенных им местах. Эту задачу облегчало то, что, подобно фрагментам пазла, поверхность клеток слегка различалась и все задатки уже были заложены в хромосомы клеточного ядра. Ведь я была частью долгой истории, насчитывающей пятьсот миллионов лет, хотя каждый раз она слегка варьировалась.
