Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - [7]

— Ха-ха-ха! Следствие впереди причины. Телега впереди лошади! Я только на днях объяснял Фредди, что такого быть не может. И вот на тебе! Ха-ха! Ха-ха!

Мне очень не понравился ни этот смех, ни этот затянувшийся тягомотный разговор. Какая разница, до или после… Если человек в состоянии потрясения легко мог все поменять местами или даже нафантазировать. Мне было понятно одно: Холмс, измученный бездействием последних дней, недалек от того, чтобы в простом и понятном случае увидеть загадочное происшествие, дорисовав то, чего и не было.

— Кстати, мистер Торлин, что вы сказали в замке, когда поехали сюда? Ведь вы, вероятно, отчитываетесь перед лордом в ваших… э-э… передвижениях?

— Да, конечно, отчитываюсь. В Лондон я езжу раз в неделю. В музей сходить, на концерт или так прогуляться, иногда Фредди с собой беру, а отчитываюсь я непосредственно перед экономкой, она докладывает камердинеру, а уж он — лорду. Таков порядок. Установил его сам лорд однажды и навсегда вскоре после долгой своей болезни и вынужденного затворничества. Однажды специально для этого он созвал нас всех — и камердинера, и миссис Вайс, и Фила, и Мэгги, и даже Фредди, чтобы подтвердить эту давно уже сложившуюся практику, категорически запрещающую ни под каким предлогом не беспокоить его ни вопросами, ни просьбами, ни заботой, даже и во время прогулок, а со всеми нуждами обращаться к камердинеру, но опять же через экономку. Но на этот раз я не сказал миссис Вайс всей правды, чтобы… ну, вы понимаете. Теперь, когда не знаешь, кого подозревать…

— …поневоле подозреваешь всех, — подсказал Холмс.

— Увы. Если бы не Фредди, которого я обязан защитить любой ценой, я бы устыдился своей мнительности. И как же это мучительно, мистер Холмс, подозревать своих. Ведь все это очень достойные люди, много лет мне известные. Но вот ведь ситуация — все свои, чужих нет, а чьи-то злые глаза следят за мной повсюду. И в Скотленд-Ярд с этим не пойдешь.

— Вы поступили совершенно правильно, придя к нам, мистер Торлин, — ободрил его мой друг.

— Понимаете, мистер Холмс, я чувствую, над нами собрались тучи какой-то небывалой беды.

— Но, к сожалению, подтверждения этим предчувствиям у нас пока нет, мистер Торлин.

— Нет фактов, — не удержался я от замечания.

— Боюсь, когда факты появятся, мистер Ватсон, будет слишком поздно! — веско возразил учитель и резанул воздух рукой.

Холмс невольно улыбнулся на эту мальчишескую выходку и мягко произнес:

— В таком случае постарайтесь даже наедине с собой не выдавать ваших чувств, потому что, если за вами следят, вы не всегда сможете это обнаружить. Кстати, напишите мне список всех домочадцев, вы, кажется, сказали, их немного?

— Да, для такого огромного дома совсем немного, мистер Холмс.

Он быстро составил список и передал Холмсу.

— Вы могли бы при случае посылать мне письма, мистер Торлин?

— Конечно…

— Только об этом никто не должен знать. Ни лорд, ни мальчик, никто!

— Разумеется, мистер Холмс.

— И пишите возможно подробнее, мистер Торлин, обо всем, что происходит вокруг, даже если ничего особенного, на ваш взгляд, не происходит.

— Понимаю, понимаю, мистер Холмс.

— Вы теперь на вокзал?

— На вокзал.

— Ваши книги на окне в прихожей.

— А я уж и забыл про них.

— Книги — это, что же, поручение от лорда?

— И да и нет. Конечно, библиотека у лорда отменная, но теперь издают столько всего, а и самую хорошую библиотеку необходимо пополнять новинками, вот лорд и решил, коль скоро я имею к этому вкус, вменить мне это в обязанность и снабдить средствами. А покупать книги, знаете ли, занятие на редкость азартное.

Холмс понимающе кивнул, подошел к бюро и, посмотрев настольный календарь, напомнил:

— У нас сегодня среда. Значит, завтра…

— … я напишу вам свой первый отчет…

— … и утренней почтой в пятницу мы его получим.

Мы пожали друг другу руки, и на этом закончился визит учителя.

Но как только дверь за ним закрылась, Холмс метнулся к вешалке, накинул мой старый плащ, какую-то немыслимую шляпу, стоптанные туфли и полосатый замызганный шарф.

— Или это самое странное дело в моей практике, или самое пустячное недоразумение, но я склоняюсь к первому.

— А может, это всего лишь игра воображения болезненно-впечатлительного человека, Холмс?

— Что ж, и это не исключено, — с этими словами Холмс выскочил за дверь черного хода.

Я же, слоняясь по нашей гостиной, размышлял о визите учителя, пытаясь рассмотреть его не с медицинской только, а с более широкой точки зрения. И, кажется, напрасно старался. Наконец плюхнувшись в любимое кресло Холмса, смежив веки и сложив пальцы шалашиком, попытался представить себя на месте моего друга. Сидел я довольно долго, но из этого ничего не вышло. Самого Холмса я мог представить на любом месте и в любой самой неожиданной роли, но в его роли, как ни пытался, представить не мог никого, а себя и подавно.

Но если бы я только знал, как скоро необходимость вынудит меня заступить место Холмса и не в каком-то там фигуральном смысле, а в смысле самом прямом.

А вот и он.

— Напрасный труд, — проговорил Холмс, стаскивая с себя плащ и заметно хмурясь.

— Боюсь, Холмс, что это банальнейший случай мании преследования на фоне нервного истощения и той ответственности, которая лежит на плечах молодого человека. Все симптомы налицо!