Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - [50]

— Лет пять-шесть тому, точнее не скажу… хотя погодите, это же было в год кончины нашей незабвенной королевы.

— Значит, в девятьсот первом. Хорошо бы найти подшивки и выудить из них какие-нибудь сведения, а всего лучше — словесный портрет.

Желая хоть чем-нибудь помочь делу, я предложил Холмсу сходить в библиотеку, но он решил проблему иначе, вышел на лестницу и кликнул нашу хозяйку, которая стряпала ужин:

— Миссис Хадсон, где у вас старые подшивки «Таймса»?

— На чердаке, за сундуком на белой этажерке, мистер Холмс. Если время терпит, я после ужина вам их принесу. Там очень пыльно, и теперь мне не с руки на них отвлекаться.

— Нет-нет, благодарю, миссис Хадсон, я сам!

Недолго думая, он ринулся на чердак, а спустя две минуты, пропыленный, но довольный, уже чихал над нужными ему номерами «Таймса», потирая несчастную свою лодыжку.

— Вот и объявление, где назначается награда за головы трех оставшихся бандитов… А вот и их приметы…Так и есть! Бен Гранвель, кличка Бен Глаз, прежняя кличка Бен Гламур. Так, так… среднего роста, стройный, сухощавый, шатен, волосы волнистые, зубы ровные. На левом глазу черная повязка. По виду — лет тридцати с небольшим, по манерам и речи — джентльмен, отменно красивый и изысканный.

— Да, я помню его. Хорошо помню. Про такие лица говорят «точеное», их мало портит даже старость.

— Но почему же, Холмс, этот «отменно красивый и изысканный джентльмен» так мало маскировал свое увечье, когда существуют, по крайней мере, две такие возможности, как темные очки или искусственный глаз? Ведь черная повязка — самая вопиющая из примет.

— Не знаю, Ватсон. Об этом я уже думал.

— Может, он подражал князю Потемхину или же самому фельдмаршалу Кутузоффу? — продемонстрировал я свои познания в военной истории.

— Не надо ходить за море, Ватсон, да еще так далеко, если только он не подражал адмиралу Нельсону, он мог с большим успехом подражать самому «Веселому Роджеру», каким его теперь любят изображать в книжках и журналах!

— Ха-ха-ха! Хорошая шутка, Холмс!

— Хотя, возможно, ему действительно нравилась вся эта изысканная компания одноглазых знаменитостей, Ватсон, и он хотел по праву ей принадлежать, потому и не стеснялся своего увечья и даже бравировал им.

— Пожалуй, лучше и не объяснить этой странности с повязкой, Холмс.

— Погодите, Ватсон, вот, кажется, и таинственный Билл! Так-так-так… и его приметы: высокого роста, сухощавый шатен, густые брови, глубоко посаженные глаза, лицо удлиненное, аскетичное, весьма выразительное, возраста неопределенного, где-то в пределах от сорока пяти до шестидесяти. Вам это кого-нибудь напоминает, Ватсон?

— Напоминает и даже очень…

— Кого же?

— Вас, Холмс! — брякнул я, недолго думая.

— П… пожалуй. Только, сдается мне, это все же не я.

— Ха-ха-ха!

— Погодите, Ватсон, смеяться.

— Может, это слуга Фил? Или камердинер? Или сам лорд? Может, старина Айк Бут? — продолжил я свои предположения.

— Только не все одновременно! В одном вы правы, друг мой, это весьма распространенный английский тип.

— Похоже на то.

— Но… постойте, Ватсон! Кажется, я что-то упустил…

Холмс согнулся пред лампой, заново пробегая глазами уже читанное, и вдруг, оторвавшись от картотеки, уставился на меня невидящими глазами. Какая-то внезапная догадка ошеломила его, и я понял, что гаданиям нашим пришел конец.

— Шрам, Ватсон!!! Шрам за левым ухом в виде двух когтей!

Вид у Холмса в эту минуту был совершенно потерянный. Похоже было, что он допустил какую-то очень серьезную промашку.

— Ватсон, я величайший на свете английский тугодум! Это же Билл Читатель! Дербиширское дело! — почти простонал он, вскакивая с места. — О!!! Я несчастный «скотлендярдовец»! Оружие! Быстро! Вопрос жизни и смерти!

Мы одновременно ринулись за револьверами, за нашими «виблеями», Холмс к комоду за «метрополием», я в свою спальню за «бульдогом», на ходу надевая сюртук, ухватил с этажерки пачку патронов и полетел к вешалке. Холмс, к этому времени уже скрылся за дверью черного хода. Я не мог действовать так стремительно; у него были мокасины, а у меня шнурки, и они никак не хотели завязываться. А тут еще некстати задребезжал входной звонок и миссис Хадсон доложила о посетителе. Я велел его звать, но думал, конечно, только о злополучных шнурках. Завязав наконец второй ботинок и разогнувшись, я… нос к носу столкнулся с нашим гостем. Радостно ему кивнув, я развел руками в знак извинения, но объяснять ничего не стал, так как сам в ту минуту мало что понимал. Чтобы не показаться окончательным невежей, я крикнул озадаченной миссис Хадсон, чтобы она напоила нашего гостя чаем, а сам, накинув плащ и схватив «Наших бьют», вылетел на улицу. Я не припомню такой гонки. Чтобы покрыть разрыв, возникший из-за проклятых шнурков, я должен был развить свою предельную скорость. Ветер свистел в ушах, как бывает только во время хорошего галопа. Правда, у меня было преимущество, так как Холмс все еще здорово хромал, и потому я его скоро нагнал. К нам уже катил кеб, и я, еще не отдышавшись как следует, спросил не из любопытства, которого в ту минуту не испытывал, а так, машинально:

— Куда мы?

Холмс горестно махнул рукой: