Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - [26]

— Здесь не деревня, иначе собаки бы все давно растащили. Удивляюсь еще, что не растащили вороны. Так-то, мой друг! А вы говорите — пустяки и притянуто за уши.

Холмс заметил, в какое привел меня замешательство, и сжалился.

— Вы, Ватсон, очень любите простые решения, и это правильно. Это трезвый взгляд на вещи. Этим вы мне иногда очень помогаете. Вот когда простые решения не срабатывают, только тогда и можно обращаться к сложным.

Но я еще долго терзался угрызениями совести и чувствовал, что мой скептицизм был сродни предательству. Как мог я, лучший его друг, больше других знающий его методы и его блестящие победы там, где пасовали многие светлые головы, как мог я так далеко зайти в своем неверии, что превзошел, кажется, самого заскорузлого обывателя? Отныне, даже если муха, да, муха на банке с джемом покажется Холмсу подозрительной, я не стану иронизировать и не поколеблюсь сомнениями!

Я долго переживал случившееся. Сонливость совершенно прошла. Потому сразу после чая, достав свой блокнот, я попробовал по горячим следам записать впечатления дня и лег за полночь.

Глава четвертая Ватсон в роли Холмса

Проснулся я, против ожидания, рано. Птицы галдели так, что разбудили бы и мертвого. Несмотря на вчерашнее, я прекрасно выспался. Быстро, по-армейски, привел себя в порядок, выпил заказанную с вечера кружку деревенского молока с таким слоем сливок, какой и не снился лондонскому жителю, и в ожидании завтрака вышел покурить на балкон. Утро было дивное. Холмса я решил не тревожить, после вчерашних переживаний ему требовался весьма основательный отдых, и был немало удивлен, увидев его поднимающимся по дорожке к гостинице. Он вошел несколько растрепанный и пропыленный однако бодрый, посвежевший и довольный.

— Вы уже успели прогуляться, Холмс?

— И прогуляться тоже, Ватсон, — отвечал он, многозначительно улыбаясь.

Я подождал, не будет ли какого комментария, но поскольку такового не последовало, сел за стол. Завтрак оказался великолепным, обилие свежайших продуктов и умелая стряпня делали его выше всяких похвал. Холмс завтракать отказался, и с плохо скрытым нетерпением ждал, пока позавтракаю я. Разгуливая по нашему обширному балкону с газетой в руках, он ругательски ругал местных редакторов, которые не в силах были набрать интересной информации даже на один абзац. Как выяснилось впоследствии, сам он в этот момент был переполнен информацией, хотя не такого рода, которой можно делиться с газетчиками.

Я быстро покончил с завтраком, так как нетерпение моего друга передалось мне и несколько поубавило мой первоначальный аппетит. Погода была сухая и теплая. Решив прогуляться пешком, мы уже через какие-нибудь полчаса проходили мимо пустынного в этот час заведения Нола Дживса. Тишину нарушали только монотонный скрип жестяной вывески и кудахтанье курочек, бегавших по кустам. Холмс был молчалив, но глаза его искрились, было видно, что он «взял след». У «Большой развилки» я было приостановился, мне хотелось лучше разглядеть эту загадочную колею, но Холмс не хотел медлить. Пройдя по дороге до «Малой развилки» мимо вчерашнего нашего «бивуака», мы наконец-то повернули к замку. И тут моим вниманием завладела высоченная серого камня башня, появившаяся из-за деревьев, внушительное сооружение времен Вильгельма Завоевателя. Я сказал об этом Холмсу, поскольку еще помнил что-то из лекций по фортификации.

— Да, такие древние замки, Ватсон, строились, как правило, с учетом всех стратегических возможностей, а не эстетических только, как в более поздние времена. Это и из названия видно: не Фатри-холл, не Фатри-хаус, а именно Фатри-форт. А название это древнее, оно уже часто мелькает в «Хрониках» четырнадцатого века, но встречается и в более ранних. В старину замок этот неоднократно перестраивался и подновлялся, но самые последние его переделки не простирались дальше семнадцатого века.

С того места, где мы теперь стояли, пропасть, загороженная кустами боярышника, хорошо не просматривалась, а казалась всего лишь большим оврагом, не давая никакого представления о своей смертоносной глубине.

Холмс, будто прочитав мои мысли, дополнил их своим удивительным комментарием.

— В начале семнадцатого века кто-то из Фатрифортов, решив навсегда обезопасить себя и других от всякого рода трагических случайностей, велел вскопать и густо засадить боярышником отрезок старой дороги, которая шла в опасной близости от страшного места и притягивала к себе любопытных. Э-э… — на этом месте Холмс замялся, похлопал меня по плечу, вспомнив, очевидно, наше вчерашнее приключение, и широко улыбнулся, а дальше опять продолжал, как по писаному, безапелляционным тоном профессионального гида: — С тех пор все трагические случайности были, по-видимому, исключены, да и у замка на пути к пропасти на месте старой каменной была возведена высокая резная ограда, шедевр английского чугунного литья середины семнадцатого века. Разросшийся колючий кустарник является теперь надежным естественным ограждением. Воспоминания о пропасти сохранились разве что в архиве замка и в народном предании, а местные жители вынуждены были изменить своим прежним привычкам и пользоваться с тех пор той дорогой, что проходит лесом и является не более опасной, чем любая другая дорога в провинции.