Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - [25]

— Гм… гм…

— Взять, к примеру, хотя бы обморок миссис Вайс. Ну что тут выходит за рамки обыденности? Вызван он либо действительной потерей крови от простого бытового пореза, либо страхом, обычным у женщин при виде крови… Или опрокинутый томатный соус. Ах, как страшно! А этот красный цветок? Французский символизм какой-то, если только не хуже, — русский анархизм. То он был, а то вдруг пропал сам собой, но при этом всех привел в замешательство… С серыми пальцами и вовсе несерьезно, что там могло примерещиться деревенскому пастуху, извините, «в подпитии». Тогда я, может, и зеленую овцу сюда же приплету, коль скоро она поразила мое воображение. Не скрою, в какой-то момент некие такие флюиды и меня взвинтили. Воздух был точно наэлектризован таинственным. Но надо же рассуждать здраво. Ну, что, к примеру, можно было извлечь из этой одинокой колеи на дороге и каких-то там пыльных камушков? Ну, скажите мне, Холмс, что? По-моему, все это притянуто за уши.

Никогда раньше я не позволял себе ничего подобного, но никогда раньше Холмс и не интересовался всерьез моим мнением. Потому, видно, меня и прорвало. Я был даже несколько смущен своей горячностью. Но Холмс, похоже, нисколько не обиделся, а даже как будто развеселился.

— Что ж, Ватсон, я сам напросился…

— Да, Холмс, вы сами начали этот разговор, а я прямолинейный солдафон — что на уме, то и на языке…

— В одном, по крайней мере, вы правы, друг мой, ушат холодной воды в нужный момент мне не повредит, а такой момент, думаю, назрел. И уже требуется ответить на вопрос, что это — набор случайностей или элементы мозаики, из которой сложится картина преступления, если только укладывать их с умом. Самая большая ошибка нашего брата сыщика в том, Ватсон, что мы или переоцениваем факты, или их недооцениваем. И все из-за нашего нежелания возиться с ними, с фактами и фактиками. Оттого в своем нетерпении мы легко желаемое принимаем за действительное и только путаем себя и других. Но ведь хороший охотник не тот, кто день-деньской разгуливает с ружьем и собакой, и даже не тот, кто много стреляет, а тот, кто попадает в цель. А чтобы в нее попасть, надо на все обращать внимание: откуда вспорхнула утка, какое взяла направление, какой разгон, какова повадка птички, ее норов, какова траектория пули… и прочее. Требуется держать в голове разом множество мелочей, которые и обеспечивают успех охоты — меткий выстрел. Нюх сыщика, как и нюх охотника, складывается из умения копить и отбирать мельчайшие находки опыта и делать из них правильные выводы. Вкус к анализу — вот главное. А вкус этот рождается из любви к своему делу, к постоянному и скрупулезному труду. И здесь конечно необходимо терпение. Губят же все торопливость, приблизительность и верхоглядство. Вы хотите знать, Ватсон, что было такого особенного в этой колее и в этих нелепых камушках? Ну что ж, пожалуйста, у меня от вас секретов нет. Как вы, вероятно, помните, подойдя к развилке…

— Отлично помню, Холмс, вы вдруг удивленно присвистнули. Гладкая дорога и одна-единственная колея. Отчего тут свистеть-то? Ну объясните!

— Надо сказать, Ватсон, что нам здорово повезло с погодой, хотя в Лондоне за последние три дня раз пять лил дождь, здесь, похоже, его не было уже неделю. К тому же и дорогой этой, после «Большой развилки», пользуются исключительно жители замка. И вот на этой дороге мы видим след от кареты, которая, судя по направлению копыт, ехала из замка. Учитель же в ту страшную ночь слышал шорох колес по гравию, а утром экономка сказала, что камердинер с конюхом уехали за продуктами. Вообще-то, ехать за продуктами посреди ночи, когда до города полчаса езды, само по себе странно, но посмотрим, что нам скажут следы? Кстати, заметьте, чем следы невзрачней, тем больше должны настораживать. Истина любит поюродствовать и иной раз укрыться под самыми жалкими лохмотьями. А следы определенно нам говорят, что карета и не думала ехать в город, а у развилки преспокойно свернула на Старый Лондонский тракт. Но ехать за продуктами в Лондон, когда здешние рынки славятся и качеством, и дешевизной, согласитесь, не меньшая странность. Ну, пусть, дело хозяйское. Так как же, дорогой Ватсон, вы объясните все эти несообразности?

— Мало ли какие дела, помимо продуктов, могут быть у камердинера в Лондоне?

— А железная дорога на что? И дешевле, и много надежней кареты. Зачем же гонять своих лошадок за сто миль в Лондон без особой надобности?

— Видно, была такая надобность съездить в Лондон в карете.

— Именно, Ватсон, что была такая надобность, съездить в Лондон в карете! И это, согласитесь, весьма необычная надобность, если заставила их торопливо ехать посреди ночи и к тому же лгать. Что-то им требовалось срочно увезти отсюда, срочно и незаметно. Что они и сделали. И все это мы узнали, осмотрев один-единственный след от колеи невооруженным глазом и сделав выводы. А теперь камушки. Я сразу догадался, что это. У меня все-таки есть… э… м… некоторый опыт.

— И что же? — спросил я беспечно и похолодел от ответа.

— Кровь! Кровь, капавшая в пыль и подсохшая.

Я привскочил на своем диване.